Окутанная тьмой
Шрифт:
— Нацу, успокойся, — сквозь слёзы молит иксид, спрыгивая с подоконника, вставая между Целительницей и лучшим другом, как некое препятствие. Нацу на мгновение морщиться, как от острой головной боли, цепляется согнутыми пальцами за волосы, надеясь так уменьшить её и искоренить. Скрипит зубами и обессиленно, потеряв весь запал от собственного имени, произнесённого так тепло, опускается на колени, виновато склонив голову. Хэппи бросается к нему, крепко цепляясь за руку, пытаясь так поддержать, успокоить, умерить тот пыл и с какой-то надеждой оборачивается на Полюшку. Целительница, глядя на всё это, реагирует практически мгновенно, но с опаской подходит к бушующему огнём магу,
— Пей, — дрожа, женщина присаживается напротив, протягивая глиняную чашку. Нацу берёт, даже не спросив, разом выпивая содержимое посуды, морщась от неприятного послевкусия. Зубы гулко стучат по чашке, и на мгновение Полюшке кажется, что она слышала, как та дала трещину, но Драгнил отдаёт её целой, стыдливо пряча лицо за спадающей чёлкой. Целительница смотрит на него уже без прежнего отвращения, теперь в полной мере убеждаясь, как дорога ему была эта девушка, что он, не смотря на всю свою неприязнь, пришёл сюда, решился прийти на свой страх и риск. Невольно женщина касается его волос, так по-матерински легко перебирая мягкие пряди, и чувствует, как всё его тело прошибает дрожь, и он расслабляется, будто доверившись.
— Я уже не могу помочь ей, — с сожалением начинает оправдываться она, не отстраняясь, так же трепетно, нежно проводя рукой по его волосам, хотя её слова никак и не влияют на произошедшее. Нацу чувствует груз вины на своих плечах, эта боль обхватила его шею тугой верёвкой, как безвольного пленника, ставя на колени и утаскивая в свой непроглядный, мутный омут, откуда ему никак не выбраться. Нацу это понимает, но позволяет самому себе дать слабину, глядя назад, через плечо Целительницы, на кровать, где так же неподвижно и тихо лежит Люси с аккуратно уложенными друг на друга на животе руками.
— Ты должна помочь ей, — продолжает Драгнил, с силой цепляясь пальцами за плащ женщины, просто умоляя о помощи, о защите, о поддержке, о том, на что она и никто другой просто не способны. Целительница приобнимает его за шею, позволяя уткнуться лицом в своё костлявое плечо, и дрожащим голосом начинает напевать тихий мотив обычной колыбельной, знакомой казалось каждому. Хэппи смотрит непонимающе, стоя в шаге от неё, но молчит, не смея тревожить, спустя несколько минут замечая, как рассеянно вперёд смотрит Нацу, как тяжелее ему становиться открывать глаза, как вяло он держится, всё ещё называя имя Хартфилии в надежде, что та ответит.
— Отдохни, — сухими губами повторяет Целительница, когда тот совсем расслабленно склоняет голову, полностью опираясь на её плечо. Полюшка отстраняется, убеждаясь, что этот импульсивный маг сейчас спит крепким и беспробудным сном, и тяжко вздыхает, переводя уставший взгляд на Хэппи. — Отнеси его домой, пусть спит, и сам отдохни. О ней не волнуйтесь, я присмотрю, и в гильдию зайду к Мастеру, — растерянно начинает объяснять она, оглядывая комнату, не зная, за что взяться в первую очередь; Хэппи с усердием удерживает Драгнила за шиворот куртки, крепко вцепившись коготками, наблюдая за всем этим. Женщина поочерёдно открывает все шкафчики, сметая какие-то пузырьки в просторную корзину, тут же накрывая их плотным тёмным платком. — Чего ждёшь? — строго бросает она, казалось, вернув себе раздражающее спокойствие, непробиваемую сталь в голосе, но руки её предательски дрожат, хватаясь за подол собственного плаща, ускользающего из одеревеневших пальцев.
Целительницу в гильдии встретили гробовым молчанием, будто не веря, что она сама решилась прийти сюда, не смотря на всю свою нелюбовь к людям. И лишь сама женщина сильнее сжимала плетёную ручку своей корзины, осознавая, как подходит к новостям, которые принесла им она, подходят эти непонимающие растерянные взгляды и тишина, разрушаемая только стуком каблуков по деревянному полу. Полюшка едва заметно нервничает, осматривается в поиске всегда озарённого улыбкой, постаревшего, усыпанного частыми морщинами лица, Мастера. Среди остановившихся, будто очарованных неведомой магией волшебников, женщина не смогла его найти, самостоятельно сделав вывод, что тот занят важными делами в своём кабинете.
Женщина не оглядывается, почти уверенно поднимаясь по ступеням на второй этаж здания, где так приятно витает запах свежей выпечки, но ей не до этого, ей, как и Нацу с Хэппи, тяжело говорить о таком, будучи свидетелем. Руки до сих пор дрожат, а он, Макаров, её друг из далёкой юности, увидит, заметит во всегда строгих глазах некое волнение, печаль, сожаление, и спросит в чём дело. Целительница не сомневалась в этом, ведь Мастер проницателен, а она слишком плохая лгунья, особенно, когда дело касается подобного, что непосильным грузом опоясывает, давит, уничтожает изнутри.
— У меня есть серьёзный разговор к тебе, Мастер. И не думай, что я пришла просто так, повидаться, — почти злобным голосом начинает Целительница, плотно закрывая за собой дверь, — Макаров в недоумении отрывается от белых листков с печатями, лежащих на его столе сплошным пластом. Он не понимает такого выражения лица: то ли напуганного, чем-то огорчённого, разочарованного, то ли наоборот, чересчур серьёзного, грозного, злостного. Женщина же про себя начинает считать до десяти, надеясь успокоить чувства, медленно берущие верх над разумом, и сердце, так гулко сейчас затрепетавшее в её груди.
— Произошло что-то серьёзное? Ты так взволнованна, — заботливо проговаривает Мастер и хмурит брови, не отрывая внимательного, пронзительного и необъяснимо раздражающего взгляда от Целительницы. Та скрипит зубами и, тщетно цепляясь дрожащими пальцами за свою корзину, решительно двигается к столу, в это короткое мгновение подбирая нужные слова, чтобы как можно легче, правильнее рассказать о случившемся всего несколько часов назад.
— Вспомни, Макаров, кто из твоих детей сегодня брал задание? На водопад, — издалека начинает она, глубоко вдыхая в лёгкие воздух с лёгким запахом дешёвой выпивки и едкого дыма сигарет. Она не знает, как сказать такое, ведь будь даже этот кто-то из другой гильдии, из другой страны, из другого Королевства — всё равно бы не смогла сказать так просто, будто это обыденно. Это не так. Полюшка не привыкла видеть смерти, тем более держать на своих руках тела мёртвых, прикасаться к их чистой посеревшей коже, стирать засохшую плотной коркой кровь. Ей от одной мысли, от короткого воспоминания, что там, в её доме лежит труп, становится дурно, и к горлу неумолимо подкатывает тошнота.
— Сегодня? Многие сегодня ушли на задания, а вот на водопад… так его же Нацу и Люси взяли. Точно! Они! — радостный от того, что так быстро вспомнил, с детской наивностью вскрикивает Мастер, ещё не зная, почему взгляд Целительницы холодеет, становится безразличным. — А что случилось с тобой, расскажешь? Может чаю? — соскочив со стула, бросает он и намеревается подойти к двери, чтобы попросить Миру принести им две чашки ароматного мятного чая. Он, не зная истинной причины появления давней подруги, уже полностью настроился на душевную беседу. Вот только женщина не позволила ему, грубо, со всей накопившейся в ней злостью и яростью, ударив кулаком по столу; Макаров остановился, и вся его беззаботность исчезла, уступая место нарастающей с каждой минутой тревоге.