Олег Борисов. Отзвучья земного
Шрифт:
Человек хочет не только отдавать, но и получить! – вот, пожалуй, подкрепление для теории Версилова. А теория эта: человек ищет и находит истину в себе, исходя из своих ошибок, мытарств, разочарований. Человек сам себя судит, исходя из своих представлений о морали и чистоте мира. Личность определяет величие каждого человека в отдельности, и не беда, что мир может никогда не узнать об этой личности.
Когда я в большой спешке читал дневники Нижинского (дали их всего на день), я нашел мысли, которые хотел бы повторить вслед за ним: «Чувствую, что Бог идет навстречу тем, кто ищет Его. Я искатель, ибо я чувствую Бога. Бог ищет меня, и поэтому мы найдем друг друга. Бог – Нижинский».
«У нас, у русских, нет честных воспоминаний, а какие были, те мы с любовью обесчестили и отвергли», – говорит в «Подростке» Версилов. Но ведь этого в фильм не вставишь!
Июнь, 14
Моя теория «сложного человека» находит продолжение в Версилове. На первый взгляд это только двойственность – на его незапятнанном профиле запечатлена неземная любовь к Софье Андреевне. Это одна половина – чистая. С обратной стороны – любовь злая, земная – к Ахмаковой. Он разрывается между двумя идеалами. Версилов, как и любой «сложный человек», – соединение злого и доброго, мудрого и легкомысленного, талантливого и бездарного. То есть веры и безверия. Хотя истина, конечно, глубже – не в одной только полярности…
Сегодня снимаем сцену с Подростком. Думаю про это признание: «Я могу чувствовать преудобнейшим образом два противоположные чувства в одно и то же время – и уж, конечно, не по моей воле. Но тем не менее знаю, что это бесчестно, главное потому, что уж слишком благоразумно». Так в чем благоразумие? Бывает так, что человек врет сознательно, зная, что на самом деле честен. Ложь как способ скрыть правду. Мир не жаждет правды. Впрочем, тут же наоборот: божится, что говорит правду, хотя за этим скрывается ложь. И это странное объяснение, авторское: «Была в нем всегда какая-то складка, которую он ни за что не хотел оставить». Есть что-то отталкивающее в этой складке… Она – как метка Апокалипсиса, на который ссылается Версилов. Эта метка и объясняет его пессимизм. Неверие в жизнь после смерти.
В этом Апокалипсисе есть удивительное пророчество: «И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса». Полчаса не будет слышно ничьих слов. После того как закончится тяжба с человечеством, наступит гробовая тишина.
Что же потом, когда пройдут эти полчаса?
Август, 1–14
Еще некоторые сумбурные мысли, мелькавшие по ходу съемок.
Почему Версилов все время недоговаривает? Почему так часто в его речах встречается многоточие? Опыт, приобретенный в муках, не поддается объяснению.
Можно учить вере и нельзя – сомнению. Сомнения должен пройти сам.
Версилов ищет смысл жизни, но не может примириться со своей серединой. Это свойственно сверхмаксималистам: или все, или «возвращаю Богу свой билет».
В разговоре Тришатова и Долгорукого проходит тема «Фауста». Злой дух выходит из обличья Мефистофеля, становясь внутренним голосом самой Гретхен. Это хорошо у Ф.М. придумано – не так, как у Гёте.
В небесной любви не хватает земного. И наоборот. Нет равновесия.
Версилов, когда уткнул в себя револьвер, наверное, не задумывался, какое потрясение его ждет, если у этой жизни окажется продолжение. Какой это будет шок для
Август, 17
Вчера пришли в мою меблирашку Вадим с Нателлой [61] . Разговаривали о нашем кино, о реакции на моего Ермакова. Я рассказал, что получил письмо от зрительницы, которая сравнивает население того города со штампами. Это образно у нее получилось. И верно по сути. Наверное, есть люди – символы, знаки, есть – штампы. Штампы всегда преобладают. Однако Вадим говорит, что эта тема исчерпана. Думает, что делать дальше. Есть идея поставить «Золотой ключик», но в современном духе. Всерьез. «Кто будет играть Карабаса?» – спрашиваю я, но, не дождавшись ответа, хватаюсь за голову: конечно, я!
61
Кинорежиссер В.Ю. Абдрашитов и его супруга.
Октябрь, 2
Третье искушение
И говорит Ему все это дам Тебе, если падши поклонишься мне.
Поскольку с третьим искушением как-то проще, через второе пока перескочу. Чувствую, не подошло еще время. Многим бы хотелось оказаться на той высокой горе, с которой бы открылись «все царства мира и слава их». Хотелось и мне.
К вступительным экзаменам в Школу-Студию подготовил монолог Бориса. Решение было принято под впечатлением рассказа моего отца Ивана Степановича о том, что наш род происходит от знатного воеводы периода Ливонской войны Ивана Бутурлина. Значит, из знати. Этот окольничий был брошен Годуновым на борьбу с повстанцами. Бутурлин погиб со словами: «Бояре Борисовы от смерти заговорены!» Я это рассказал М.М. Тарханову, который, увидев меня перед комиссией, спросил: «Молодой человек, зачем вам этот монолог? Басенку… Такое впечатление, что вы давно не видели себя в зеркале».
Я и вправду был соломинкой, в деревне меня называли «шкилей». Только что «затяпал зверка» (на нашем жаргоне это значило: украл курицу), и вот я уже перед комиссией, и из моих уст полилось:
«…Достиг я высшей власти: Шестой уж год я царствую спокойно…»И до конца. У Тарханова появилась ухмылочка, правда, доброжелательная. Я еще захотел как-то оправдаться: «Понимаете, Михаил Михайлович, вот чую, что сыграю когда-нибудь царя или монарха…» И в грудь кулаком. «Это хорошо, что есть такая уверенность, но сначала – если примем – челом бить учиться будете, кланяться до земли, за полу хвататься». Тарханов как в воду глядел. Только на сороковом году жизни монарха сыграл, да и то – английского.
Надо сказать, поклоны у меня долго не получались, хотя сколько переиграл слуг, нищих на паперти, эпилептиков – не счесть. Труднее всего давался «чичиковский поклон», придуманный Станиславским. Нужно было мысленно положить себе на темя каплю ртути. В.О. Топорков прекрасно описывает это упражнение в книге «Станиславский на репетиции»: «Ужас что такое! Согнитесь пополам, как аршин… Ну-с, осторожно опускайте голову, чтобы капля скатывалась сначала по затылку… так, дальше по шейным позвонкам… и так далее… и так далее…»