Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке

Авченко Василий Олегович

Тогда-то Куваев и решил поехать в столицу и как-то поправить свои литературные дела. Парадоксально, но магаданские друзья-недруги Куваеву объективно помогли, фактически вытолкнув его из своего круга. В Москве его сразу приняли и заметили. Как знать – если бы в Магадане в те годы его дела шли лучше, не остался бы он «гением районного масштаба»? Этот вариант Куваев считал опасным. В 1968-м писал Мифтахутдинову: «Тебе надо (пусть на время) уехать из Магадана. У тебя возникает реальная угроза стать гением местного масштаба».

Искатель

Написав заявление на отпуск с последующим увольнением с должности старшего специалиста по геофизическим работам, Куваев уезжает в Москву. 25 сентября 1961 года записывает: «Возможно, сегодня я в последний раз видел жёлтую колымскую землю… Уезжать жаль и не жаль».

В Москве нарушитель комсомольской дисциплины идёт прямиком в редакцию комсомольского журнала «Вокруг света» с рассказами, отклонёнными в Магадане. Их сразу принимают, хотя двумя годами

ранее этот журнал завернул как минимум два куваевских рассказа. Уже в № 2 за 1962 год «Вокруг света» печатает тот самый «Берег принцессы Люськи». Московские редакторы в отличие от магаданских не нашли в рассказе ни «космополитизма», ни «пижонства», ни «насмешек над коммунистическим обществом». История, характерная для нестоличных литераторов, пытающихся вести себя независимо, и подтверждающая тезис об отсутствии пророка в своём отечестве: земляки «съедят» охотнее всего.

Надо понимать, что попадание в обойму «вокругсветовских» авторов означало выход к огромной аудитории, рассредоточенной по всему Советскому Союзу. Если публикации в магаданской периодике можно было уподобить бросанию камней в средних размеров пруд, то текст, напечатанный в центральном журнале со столетней историей (первый номер «Вокруг света» вышел ещё в 1861 году), имел уже все признаки настоящего подводного землетрясения: на одной шестой части суши вызванное им цунами не пощадило ни одного газетного киоска. Такая большая зона массового читательского поражения создавалась и за счёт имперского размаха «Союзпечати», и за счёт невероятных, с точки зрения сегодняшнего дня, тиражей. Так, номер, в котором напечатали «Берег принцессы Люськи», разошёлся в количестве 180 000 экземпляров – ни один современный бестселлер и мечтать не может о столь фантастических показателях. Важно и то, что такие факторы, как установка на развлекательность, ориентация на массового читателя и преобладание документального материала, не мешали журналу «Вокруг света» поддерживать высокий уровень собственно литературной составляющей. Чему красноречивым свидетельством является, в частности, соседство «Берега принцессы Люськи» с текстами писателей высшей лиги: в первой половине 1960-х годов «Вокруг света» активно публиковал рассказы Антуана де Сент-Экзюпери, Рэя Брэдбери, Александра Грина, Константина Паустовского, Артура Кларка, Роберта Шекли и других талантливых авторов, причастных большой литературе.

Застолбив за собой участок «вокругсветовской» территории, Куваев поступил аналогично своему герою Чинкову: поехал в столицу, через голову магаданского руководства обратившись к начальству (в данном случае литературному) ещё более высокому. «Контрабандой» он привёз в Москву не золото, как Чинков, а «Люську».

Это была, бесспорно, этапная публикация. Если «За козерогами» – скорее ученический опыт, то «Берег принцессы Люськи» сразу был замечен, а спустя некоторое время даже экранизирован. Это помогло Куваеву не затеряться в пёстрой талантливой толпе шестидесятников. Можно сказать, что именно с этого рассказа писатель Куваев начался по-настоящему. Заметим, что уже здесь появляется центральная куваевская тема: человек и его работа. «Люська» была «кандидатской» Куваева в литературе, «докторской» спустя десятилетие станет «Территория».

Об этой «кандидатской» далее мы поговорим подробнее, а пока добавим, что вслед за «Люськой» в № 10 за 1962 год «Вокруг света» печатает «Ноя», затем – небольшую повесть «Не споткнись о Полярный круг». В том же году «Искатель» – приложение к журналу «Вокруг света» (оба названия придуманы как будто специально для Куваева) – публикует повесть «Зажгите костры в океане». Но в первом варианте повести герои искали киноварь – «красные, как незапёкшаяся кровь, хрупкие и мягкие камушки, из которых добывается ртуть», а теперь – металл мидий, содержащийся в фиолетовом минерале миридолите: «В коридорных спорах всплыло магическое слово „мидий“. Тот самый мидий, над которым чешет затылок товарищ из Госплана. Современная индустрия капризна. Она уже не может жевать чёрный хлеб угля и железа. Ей нужны индустриальные пирожные и витамины. Нужен мидий». И мидий, и миридолит Куваев придумал, возможно, по соображениям секретности. Вероятно, за этими полезными ископаемыми «маячит» фиолетовая литийсодержащая слюда лепидолит, для которой характерны примеси цезия и рубидия. Концевые созвучия слов «мидий» и «рубидий» наводят на мысль, что Куваев, создавая свой «художественный» минерал и его производные, опирался именно на рифмовку названий. Отметим, что Куваев испытывал несомненную тягу к ономастическим инновациям, которые не ограничивались царством горных пород и минералов. Так, в рассказе «С тех пор, как плавал старый Ной» жизнь главного героя на необитаемом острове скрашивают веточки селены и кассиопеи – растений, из которых только последняя реально существует. Селена же, судя по всему, получилась в результате авторской селекции представителей селеносодержащей флоры – различных растений, отличающихся повышенным содержанием химического элемента под названием селен (это могут быть, предположим, горчица или астрагал). Условно говоря, лунность придуманной Куваевым селены перекликается самым что ни на есть поэтическим образом с астральностью кассиопеи. Иногда, впрочем, названия подлинных природных объектов, упоминаемых Куваевым, как бы окутывались дымкой недостоверности, спровоцированной избыточным

скептицизмом читателей. Например, в рассказе «ВН-740» река Амгуэма именуется «фантастической», поскольку, пишет автор, «в Москве мне не верили, что на Чукотке есть большая река под звучным названием Амгуэма, а один умник даже догадался, что я выдумал это слово от имени Аэлита».

Сохранилась запись публичного выступления писателя Андрея Алдан-Семёнова 1980 года о том, как он помогал Куваеву с московскими публикациями, но она вызывает много вопросов. Алдан-Семёнов сообщает, что в 1964 году, возвращаясь в Москву, случайно познакомился с Куваевым в магаданском аэропорту. Тот будто бы проводил его до трапа, где развязал рюкзак и вручил свою рукопись. Это был рассказ «Не споткнись о Полярный круг», который Алдан-Семёнов передал редактору журнала «Вокруг света» Виктору Сапарину. На самом деле этот рассказ (вернее, уже повесть) «Вокруг света» напечатал двумя годами раньше. Может быть, Алдан-Семёнов ошибся с датой и они встретились в 1962 году? Но здесь же он говорит, что Куваев на тот момент успел прочесть «Барельеф на скале» Алдан-Семёнова, вышедший как раз в 1964-м. Однако в 1964 году у Куваева не было нужды передавать рассказ Алдан-Семёнову. В Магадане уже готовилась к выходу первая книга Куваева – сборник «Зажгите костры в океане» (сдана в набор 30 января, подписана к печати 21 марта 1964 года), куда вошла и повесть «Не споткнись о Полярный круг». Не меньше сомнений вызывает второй устный мемуар Алдан-Семёнова – о том, что будто бы Куваев принёс ему рукопись «Территории» и попросил дать рекомендацию в Союз писателей. В Союз Куваева приняли в 1970-м, когда «Территория» существовала разве что в набросках. Юрий Васильев свидетельствует: даже близким Куваев давал читать рукопись лишь тогда, когда считал её уже готовой к публикации.

Сентябрь 1972-го, Владимиру Курбатову

Закончил свои дела на высокой горе Эльбрус… Торчал я тут 45 дней, все эти дни вставал в шесть утра и таким путём закончил второй вариант толстого романа. Этот вариант уже можно демонстрировать своим людям.

Но знакомы Куваев и Алдан-Семёнов действительно были, в одной из записных книжек Куваева даже имеется домашний адрес Алдан-Семёнова.

Куваев писал, что после отъезда из Магадана около года работал в Москве журналистом. На поверку оказывается даже меньше: остаток 1961 года и первая половина 1962-го. Понятно, что он не был журналистом в обычном понимании. Решал свои литературные дела, пристраивал рассказы в редакции, одновременно думая о будущем трудоустройстве, – и вовсе не о столичном. Его публиковали, он уже не зависел от магаданского начальства, но… «Олег быстро понял, что в Москве ему делать нечего», – считает Борис Седов.

Апрель 1962-го, Ольге Кожуховой

Если бы ты покрутилась в здешней, так называемой «интеллектуальной» атмосфере, то вначале развесила бы уши. Через год тебе было бы нестерпимо скучно, через два захотелось бы повеситься. Великое облако бесполых болтунов и болтуних с выразительными рожами и отработанным внешним видом окружает телевидение, газеты, всякие околоредакционные сферы… Они могут написать раз в год неплохой очеркишко, ты прочтёшь его и скажешь «а смело написано»… А за этой «смелостью» и «свежестью» ровным счётом ни черта нет. Просто они достаточно умны, чтобы не писать пошло… Короче, настоящим парням среди них не место… Лучше быть примитивным геологом, по крайней мере, это честно.

Он решил: надо вернуться к настоящей жизни и настоящей работе. «Кинуть ещё пару лет под ноги науке».

В СВГУ, впрочем, возвращаться не стал. В Магадане ещё в 1960 году для решения фундаментальных и региональных научных проблем в области геологии, геофизики, биологии, экономики, истории, археологии появился СВКНИИ Сибирского отделения АН СССР. «После первых геологических работ на Чукотке и первых рассказов он (Куваев. – Примеч. авт.) увлёкся одной многообещающей геофизической идеей, которая могла быть осуществлена только с помощью научно-исследовательского института», – вспоминал Курбатов. Идея заключалась в поисках продолжений золото- и оловоносных провинций по их краям с помощью современных геофизических методов. В СВКНИИ Куваева уже приглашали, и теперь он вспомнил о приглашении.

Крымское побережье Чукотки

Чтение рассказа «Берег принцессы Люськи» почти неизбежно сопровождается ощущением дежавю. Правда, у человека, заставшего советскую эпоху хотя бы на её излёте, это ощущение будет значительно сильнее, чем у того, кто рос на дрожжах постперестроечного времени. Эффект узнаваемости известных сюжетно-образных схем обусловлен в рассказе соотнесением не с каким-то литературным произведением, а с классикой советского кинематографа. Речь идет об одном из главных киношлягеров 1960-х – фильме Генриха Оганесяна «Три плюс два». И в этом фильме, и в «Береге принцессы» использован один и тот же способ конструирования художественной реальности: в компанию трёх мужчин, облюбовавших участок морского побережья для занятия важным для них делом (в первом случае – это близкий к ритуалу ежегодный «дикарский» отпуск, во втором – геологические изыскания на Чукотке), проникают, подобно вирусу, представительницы прекрасного пола, разрушая привычный ход вещей.