Олег Верстовский — охотник за призраками
Шрифт:
— Ладно, — холодно сказал Лифшиц. — Ещё репетиция и будет снимать.
Меня разморило. Было так хорошо рядом с Миланой, что я уже не злился на второго режиссёра. Стало жаль Лифшица, который бесновался, ощущая себя лишним на нашем празднике жизни.
— Так, хватит. Идите переодеваться и гримироваться, — деловито проронил Лифшиц, когда мы всласть наговорились с Миланой. — Боря, сейчас будем снимать.
Когда мы вернулись с Миланой, я увидел, что около камеры на тележке сидит увалень в мешковатых джинсах и взмокшей от пота неопределённого цвета
Рядом с тележкой сидело на корточках двое техников, держали белые отражатели. Солнце уже начало сильно припекать. Лифшиц сделал знак стоящему рядом помощнику с мегафоном, тот проорал:
— Тишина на площадке!
— Фонограмма пошла! Мотор! Плейбэк. Начали! — с удовольствием скомандовал Лифшиц.
Я ощутил, как крутятся лопасти ветродуя — стационарного вентилятора, установленного на тележку, чтобы у нас красиво развевались волосы. Мы вновь начали мило беседовать с Миланой о пустяках, нас приятно обдувало ветерком. Я мог целовать её, прижимать к себе, как мне хотелось. Восхитительная работа.
— Так, перерыв. Потом в воде будем снимать, — бросил Лифшиц. — Верстовский, тебе раздеваться придётся. Не испугаешься?
— Уже сейчас дрожу.
Лифшиц молча пошёл по пляжу, раздавая указания, хотя и без него все крутилось и вертелось. Он играл роль пятого колеса в телеге — не мешал, но толку никакого. Техники стали разбирать камеру, установленную на тележку. Милана устроилась на раскладном стульчике, подставив лицо солнечным лучам. Я улёгся у её ног, как паж у трона королевы. Бросив лукавый взгляд, она спросила:
— Ты действительно мне что-то купил?
— Да. Сейчас принесу!
— Подожди. Вечером подаришь, — остановила она меня, закрываясь рукой от солнца. — Олег, только я тебя прошу. На вечеринке никаких снимков. И обо всём, что увидишь — никому. Молчок. А увидишь, ты там всякое. И, скорее всего, тебе это не понравится.
Я присел рядом.
— Милана, я же говорил, мне эти гламурные похождения до фонаря. Я даже жёлтую прессу не читаю. И ящик не смотрю.
— А чем же ты занимаешься вечерами? — поинтересовалась Милана игриво.
Я усмехнулся и промолчал. Лёг на спину, прикрыл глаза, сквозь щёлочки рассматривая стройные загорелые ноги Миланы, пытаясь разглядеть лучше то место, где они сходились. Но уколы совести не отпускали — развлекаюсь, но совершенно не продвинулся в своих исследованиях. У меня только догадки, а на них далеко не уедешь. Я передёрнулся, вспомнив, как Михаил Иванович в последний раз недовольно орал в трубку. Я не смог сделать ни фотографий, ни внятной статьи.
— Верстовский, ты заснул? — услышал я окрик Лифшица, открыл глаза, и чуть не расхохотался.
Прямо надо мной склонился измочаленный второй режиссёр: потную, багровую физиономию, искажённую злобной гримасой, обрамляли всколоченные кустики волос, что делало его похожим на гоблина. — Грим поправь! Быстро! Сейчас в
Я поплёлся в трейлер к маме Гале. Какой смысл наносить грим, если всё смоет вода? Но гримёр долго колдовала надо мной, что-то поправляла, причёску, глаза. Я вышел из трейлера и залюбовался обнажённой наядой, которая сидела на краю деревянной платформы и болтала ножками. Увидев меня, она соскользнула в воду, отплыла подальше и остановилась, покачиваясь в волнах. Я сбросил джинсы, запутавшись в штанине, сорвал рубашку и бросился в воду.
— Куда ты, чёрт! — заорал Лифшиц. — Камера не готова!
Но я не слышал, ринулся в воду, словно за призом в миллион баксов. И тут краем глаза заметил тёмную массу, стремительно приближавшуюся к Милане, которая разбросав руки и ноги, беззаботно лежала на спине, закрыв глаза.
— Милана, осторожно! — закричал я, с силой махнув рукой, показывая направление.
Она вздрогнула, судорожно оглянулась и в ту же секунду ушла под борт катера, выкрашенного ядовитой синей краской. Я замер, с ужасом наблюдая, как рассекая волны, тёмная махина пронеслась над Миланой, обдав меня фонтаном брызг.
Через мгновение я опомнился, заработал руками и ногами с удвоенной силой, оказался на том самом месте, где только что была Милана, нырнул, пытаясь в прозрачной воде разглядеть её. И лишь у самого дна увидел распластавшееся тело.
Подхватил, вытащил наверх, обхватив рукой за плечи, поплыл к берегу. Там уже столпился народ, слышались матерные ругательства, крики. Я быстро пощупал Милане пульс, и, не обращая внимания на присутствующих, начал делать искусственное дыхание. Она закашлялась, присела. На виске алела глубокая царапина, руки, ноги были иссечены в кровь. Только сейчас я осознал, что она была на волоске от гибели. Я огляделся, и увидел бледного, как полотно Верхоланцева, он упал рядом на колени, и, прижимая Милану к себе, забормотал:
— Как ты, дорогая? Все в порядке. Ну как же ты там оказалась?
Я тяжело встал, огляделся и увидел у берега катер. Рядом стоял Мельгунов, его сердечный дружок и охранники. Маячила лысая макушка Розенштейна. Они вели себя так, будто ничего не произошло! Эти безмозглые уроды едва не угробили нас! Я сжал кулаки и ринулся к ним. Но тут кто-то с силой схватил меня за руку.
— Олег, не надо, — услышал я горячий шёпот Лифшица. — Ты сам-то не пострадал? Врач не нужен?
— Я в порядке, — я вырвал руку, в груди кипела ярость, душили бессильные слезы.
На подкашивающихся ногах я доплёлся до ближайшего трейлера и опустился на ступеньки. Кто-то набросил на плечи плед. И я услышал такой родной голос мамы Гали:
— Олежек, пойдём, я тебя угощу.
Я уселся на кушетке, и только сейчас ощутил, как мелкой дрожью тряслись руки и ноги. Перед глазами стояло иссиня-бледное лицо Миланы с кровавой отметиной на виске. От этого я должен был спасти Милану или нет? Или испытания впереди?
— Выпей, Олежек, — мама Галя протянула маленький стаканчик с янтарной жидкостью.