Оленин, машину!
Шрифт:
Внезапно, словно кто-то сорвал с нас невидимое покрывало покоя — наша группа не была задействована в боях за город, раздался резкий вскрик. Я резко обернулся в ту сторону, и в следующий миг всё вокруг взорвалось движением и шумом. Японцы, словно вынырнувшие из-под земли, рванулись на нас из-за разрушенных стен, из-под обломков, из куч мусора и хлама, которые буквально только что казались нам безопасными.
«Как им удалось подкрасться незамеченными, ведь столько глаз следит за обстановкой?!» — ошалело подумал я, ощущая, как тело приходит в боевую готовность, становясь из расслабленного напряжённым. Первое, что увидел, — это как один из японцев с воплем «Банза-а-ай!»,
Всё произошло в доли секунды, но для меня это мгновение растянулось, словно во сне. Полковник даже не успел отреагировать, его внимание было поглощено рацией и отдачей приказов. Внутри меня всё сжалось, и я почувствовал, как адреналин ударил в голову. Не раздумывая ни секунды, бросился вперёд, опережая все мысли. В этот момент всё происходящее вокруг словно исчезло: свист пуль, крики, взрывы гранат — ничего этого не существовало. Только я и бегущий на комполка японец.
Манёвр японца с винтовкой был стремительным, и опередить его удалось в последний момент. Винтовка с примкнутым штыком, уже готовая вонзиться в полковника, замедлилась, когда ствол был резко перехвачен мной за ствол. Рука противника напряглась, но мои мышцы, закалённые тренировками, позволили легко блокировать его движение. Японец попытался вырваться, но удержание оставалось крепким, словно тиски. Ведь мы оказались в разных весовых категориях: самурай был мелок ростом и хлипок телосложением. Весил килограммов с полста, к тому же его подвели молодость — на вид лет 19 и самонадеянность. Плохие советчики в таком деле, как рукопашная.
Тяжёлая винтовка оставалась на месте. Следом за блокировкой последовал быстрый поворот корпуса. Используя импульс, я сделал движение снизу вверх, чтобы выбить оружие. Лезвие штыка, стремившееся поразить Грушевого, дрогнуло. Не давая противнику возможности оправиться, я использовал момент неожиданности: резкий удар в солнечное сплетение заставил его согнуться, теряя дыхание. Но японец не сдавался — быстрым движением попытался схватить за мою шею, но схватка была предрешена. Крепкий захват его руки, поворот корпуса — и бросок через бедро, который повалил самурая на землю.
Он попытался вскочить, но в следующую секунду удар ногой в голову завершил бой — японец вырубился, его винтовка со штыком валялась в стороне, не сумевшая выполнить своего предназначения. Возиться с ним дальше смысла не было — вокруг творился ад кромешный. Схватив полковника за руку, я потащил его к стоящей неподалёку фанзе — она была без крыши, но со стенами. Заволок его туда и, перегородив дверь, выставил вперёд автомат, решив, что буду отбиваться до последнего.
Грушевой, оторопев от моей наглости, ничего не сказал. Я только слышал, как он скрипит зубами — пришлось бежать по камням, старая рана дала о себе знать. Потому внутри фанзы он устало опустился на дощатый деревянный пол, вытащив ТТ из кобуры и сняв его с предохранителя. Я заметил, как сильно побледнел комполка — ему явно стало очень хреново.
В том месте, где находился наш командный пункт, кипела схватка. Я порывался побежать туда на подмогу нашим, но на кого оставлю Грушевого? Его охрана оказалась втянута в бой, бросить его они тоже не могли. Бились отчаянно: ножами, сапёрными лопатками, прикладами автоматов. Я заметил, что ППШ в ближнем бою, оказывается, очень
Отчаянная драка продолжалась минут десять, потом стихла: последний японец, который рванул назад, был перечеркнут автоматной очередью в спину. Так и повалился навзничь на камни, напоминая большую тряпичную куклу.
— Что там? — устало спросил Грушевой.
— Разобрались с ними, товарищ полковник, — ответил я.
Вскоре прибежал лейтенант Севрюгин. Глаза огромные, тяжело дышит, фуражку где-то в пылу боя потерял.
— Где Грушевой?! — набросился на меня.
— Здесь я, — ответил тот.
— Товарищ полковник! — с радостью кинулся внутрь фанзы лейтенант. — С вами всё в порядке?!
— Нормально, жить буду. Доложи о потерях, — сказал Грушевой и не без нашей с Севрюгиным помощи поднялся, поправляя форму. Негоже комполка выглядеть, как босяк из пьесы Максима Горького.
— Я не знаю, — растерялся Севрюгин. — Как только всё закончилось, сразу к вам.
— За мной, — коротко скомандовал Грушевой, покидая наше временное убежище.
Внезапное нападение японцев удалось отбить малой кровью. Из почти двадцати человек личного состава пятеро оказались легко ранены, двое — тяжело. Об этом доложил капитан Багрянов, которому фельдшер перевязывал резаную рану на предплечье — видать, цапнуло штык-ножом. Вид у офицера перед комполка был виноватый. Ещё бы: профукал нападение противника! Заметив, как хмурится Багрянов, Грушевой подошёл к нему и покровительственно похлопал по плечу:
— Не тушуйся, капитан. Главное — отбились. Но впредь боевое охранение выставляй. Не у тёщи на именинах.
После этого комполка скомандовал возвращение в штаб, а воспрянувший духом Багрянов вернулся к управлению своим батальоном. Теперь, к вечеру, когда большая часть японских укреплений в городе превратилась в руины, наступил переломный момент: вперёд снова двинулись штурмовые отряды. Я видел издалека, как они выдвигаются, и ощутил почти неодолимое желание к ним присоединиться. Вот где нужны мои знания и опыт! «Я же простой водила, а капитан воздушно-десантных войск!» — хотелось заорать кому-то и кинуться в самую гущу городского боя.
Но увы. Нельзя. Пришлось садиться за баранку виллиса и разворачиваться. Под ногами валялся штык-нож того японца, который едва не погубил полковника Грушевого. Я решил, что эту железяку подарю Гогадзе просто так, ни за что.
Когда вернулись, комполка, стиснув зубы, самостоятельно выбрался из машины. Подозвал меня жестом руки, а когда я подошёл, протянул руку и крепко пожал мою ладонь.
— Молодец, старшина. Выражаю тебе благодарность от лица командования полка и себя лично. Не стушевался. Нет, ну как он меня, а? Чуть на шампур не насадил, чёрт узкоглазый, — улыбнулся полковник и пошёл в штабную палатку.
Следующим ко мне подошёл Севрюгин. Похлопал по плечу:
— Спасибо, Алексей. Если бы не ты… я бы себе никогда не простил. Ведь Андрей Максимович, он для нас… Знаешь, как его зовём промеж себя? — перешёл он почти на шёпот.
Я отрицательно помотал головой, хотя уже слышал, конечно. Просто захотелось лейтенанту приятное сделать.
— Батей мы его кличем. Понимаешь? Это дорогого стоит. Ладно, оставайся здесь. Мало ли…
Лейтенант ушёл, и рядом со мной оказался Никифор Пивченко.