Ольга, королева руссов
Шрифт:
– Пусть на лодью придет.
– Не ходит он, сказала. Помереть может, а знает что-то очень для тебя важное.
Никто из приближенных, хорошо изучив характер великого князя, не ожидал, что он согласится. Но сын Рюрика был столь же непредсказуем, как и его отец.
– Скажи, пусть отца на берег вытащит. Стой. Пошли троих стражников, заодно и ей помогут.
– А лодьи? – робко спросил кормчий.
– А лодьи… Лодьи останови, – проворчал Игорь, поднимаясь с ложа.
Великий князь еще плыл на лодке к берегу, когда стражники подтащили умирающего и уложили его на рядно. Старший
– Это – Охрид, – сказал он. – Много лет служил с ним вместе в дружине, пока ты, великий князь, его в охрану княгини не повелел перевести.
Игорь странно посмотрел на стражника, но промолчал. Подошел к лежащему. Не обращая внимания на склонившуюся перед ним молодку, бросил:
– Помираешь, Охрид?
– Главное сказать хочу, великий князь. В полнолуние сам на страже стоял и видел…
Сил не хватило, и он замолчал. Князь подождал немного и нетерпеливо спросил:
– Что видел?
– Всадника… По плотине к хоромам княгини…
– Узнал его?
– Не успел. Кто-то сзади… ножом. А потом в Днепр спустил. Доплыл кое-как…
Даже в разговоре с великим князем, даже умирая, Охрид помнил о дружинном братстве. И не мог предать Ярыша. Не мог, выше сил его было это предательство.
– Кто? – строго переспросил князь.
– Не видел, – помолчав, твердо сказал Охрид. – Нет, не видел… А всадника – видел. Он в хоромы княгини скакал… Ты повелел доносить о таких. Вот… Доношу…
– Что еще сказать можешь?
– Иноходка, – еле слышно прошептал умирающий.
– Что? – Князь нагнулся, чтобы расслышать.
– Иноходью конь шел.
Великий князь отпрянул от него. В голове внезапно блеснуло имя: «Свенельд!..» Как озарение. Даже оглянулся, не понял ли кто посторонний. Опомнился, спросил негромко:
– Что еще видел?
– Больше ничего. Дочка видела.
– Что видела? – насторожился великий князь.
– Великая княгиня твоя за ворожбой к ворожее в пещерку приходила. За какой – она не ведает.
– А ты – ведаешь?
– А меня – ножом, а потом – в воду.
– В воду, – задумчиво повторил Игорь.
– Боярин с ней был. Дочка боярина узнала. Сын Зигбьерна, говорит.
– Хильберт?
– Да. Боярин Хильберт, сын Зигбьерна. А меня – в воду.
– В воду, – еще раз повторил Игорь.
Вдруг поднялся, пошел к берегу, куда пристала лодья. Старший стражи догнал его, ожидая повелений. Игорь остановился, помолчал. Потом сказал негромко:
– В воду.
– Как?.. – Стражник настолько поразился, что осмелился переспросить. – Охрид тридцать лет тебе служит, великий князь.
– И дочку его – тоже.
– Они молчать будут, – умоляюще зачастил стражник, пытаясь спасти старого друга. – Клятву возьми с них…
– Молчат только мертвые, – жестко оборвал князь, садясь в лодью. – И я посмотрю, чтобы они были мертвы.
«Свенельд… – стучало в голове великого князя. – Пруды в белых кувшинках. Ожерелья из лилий на груди. Свенельд… Свенельд… Свенельд…»
Он больше не мог лежать под навесом. Ходил по настилу, мешая всем. А лицо было таким, что никто не осмеливался к нему обращаться. Это могло
«Значит, Свенельд?.. Но он же отвел иноходку Ольге. Отвел, это проверили надежные люди. Почему же она оказалась не в конюшне великой княгини? Почему? И кто, кто скакал на ней в новолуние?..»
Князь плохо ел, с отвращением отбрасывая лучшие куски. Мысли по-прежнему сверлили мозг, но из них как-то сам собой, постепенно стал выпадать Свенельд. Чем больше князь думал, тем очевиднее становилось, что его первый полководец не мог в ту ночь скакать на иноходке. Во-первых, Охрид знал посадку Свенельда и спутать ее не мог, а во-вторых… Во-вторых, у Свенельда – лучшая дружина. Чаще бывала в сражениях, лучше обучена, лучше вооружена. Свенельд не жалеет золота…
Почему-то это внезапное предположение резко изменило ход княжеских размышлений. Почему – необъяснимо, но в нем вдруг отчетливо прозвучало соображение, что коли человек не жалеет золота, то он должен жалеть что-то иное. Ничего не жалеть невозможно, это князь знал по собственным ощущениям, а значит, место золота должна была занять в душе Свенельда иная ценность. Какая? А такая, которая выше и дороже золота. А таковой могла быть только власть. Власть, и ничего более. Ничего более!..
Странно, но этот вывод великого князя успокоил. Он был твердо убежден, что уж тут-то, на этом поприще непобедимый Свенельд потерпит жесточайшее поражение и, как следствие, исчезнет в глухом порубе. Однажды в чем-то подобном он заподозрил… Да нет, не заподозрил, а предположил только, всего лишь предположил, что сын соправителя Рюрика Трувора Белоголового и любимец князя Олега Сигурд может пожелать власти, и что же? Сигурд исчез в темнице навсегда, и даже сын его считает, что он пропал на охоте. Все, все решительно в руках Великого Киевского князя, и дышать станут через раз, если он повелит дышать через раз.
Игорь не искал истины, Игорь искал оправдания собственной слабости и – нашел. Если измена жены унижала его мужское достоинство, то борьба за власть, наоборот, усиливала его. У него был достойный соперник, и задача сводилась к тому лишь, как ослабить, а еще лучше, как раздавить его. Это была мужская задача, которую он, Великий Киевский князь, способен был решить. И – главное – уж в этом-то они были равны. Равны по всем мужским статьям.
Но – странное дело! – имя молодого боярина Хильберта, сына Зигбьерна, личного друга князя Олега, никуда при этом открытии не исчезло. Оно просто провалилось в некий глухой склад памяти. И осталось там до востребования.
– Мяса! – внезапно крикнул великий князь. – Полусырого, с кровью!..
Ольга никогда доселе не чувствовала такого сочного, такого спелого счастья, какое испытывала все последние дни. Нет, жизнь существа в ней еще никак не проявлялась, она одна – одна! – знала, что эта живая плоть растет в ней, растет с каждым днем и с каждым днем наливается силой. И оттого, что никто другой об этом не догадывался, она и ощущала себя всемогущей. Самой Природой, дарующей жизнь.