Ольга Яковлева
Шрифт:
В электричке на обратном пути сидели разморённые. Ни о чём говорить не хотелось, а только бы прислониться к плечу старика ботаники да спать. А тяжёлая твоя голова качается, перекатывается на слабой верёвочной шее. Куда вагон толкнёт, туда и она…
Спала Ольга, спал Огоньков. Да что там они! Глотнув чистого лесного воздуху, люди спали целыми электричками. Входили в вагон, подыскивали местечко, и тут же дрёма их одолевала.
Только старик ботаники одиноко сидел среди этого сонного царства. Будто единственное дерево среди ровного поля… Уже
Лицо его было совершенно спокойным, но, сколько ни приглядывалась Ольга, она не нашла в нём ни капли радости или улыбки. Будто бы он всё знал наперёд и теперь только ждал, когда то произойдёт, когда это…
Странная какая-то получалась картина. Ольга Яковлева была ученицей второго класса. А дружила она с людьми, которые старше её чуть не на сто лет!
Друзей, она считала, у неё трое: мама, Огоньков и старик ботаники. То, что она и с мамой дружит, Ольга поняла недавно. А раньше думала, что мама ей просто родная.
Вообще-то со взрослыми дружить хорошо. Хотя бы потому, что с ними редко поссоришься; хотя бы потому, что от них всегда подхватишь что-нибудь интересное. Наконец, они, в случае чего, и заступятся за тебя.
И всё-таки есть тут один, но очень большой недостаток. Всегда ты со взрослыми чувствуешь себя каким-то недоразвитым малышом. Они в миллион раз больше тебя знают. И поэтому в любом споре ты проиграешь, если, конечно, не будешь повторять одно и то же, как ослиха. Например, можно заладить: «Нет, не так! Нет, не так! Нет, не так!» Но это уж просто глупо…
И ещё, между прочим, надоедает всегда быть под защитой, как будто ты не человек, а ртутный градусник — того гляди, разобьёшься. А взрослые по-другому не могут. Они обязательно должны заботиться! Хоть надо тебе это, хоть не надо…
И ещё устаёшь всегда смотреть на них снизу вверх, устаёшь, что они главные, а ты всю жизнь младшая: слушай да помалкивай.
Так думала Ольга… Нет, вернее сказать, не так как-то она, конечно, думала. Это уж я просто, для ясности картины, вынул всё да разложил по полочкам. Поэтому и получилось более-менее понятно. Но так ведь можно только в книжке сделать. А в жизни?..
Вот спросить Ольгу, она — хоть убей — не ответила бы, чего ей хочется, почему в душе живёт какое-то смутное беспокойство. Трёх своих друзей она по-прежнему любила. Особенно маму.
И всё-таки ей очень хотелось завести себе младшую подружку…
Опять я написал «хотелось», словно бы Ольга точно об этом знала. Нет, именно что не знала! Но когда у неё появилась вдруг такая подружка, она поняла: вот что мне нужно!
Девочку эту звали Галинка. Нельзя сказать, что она была какая-нибудь уж совсем крохотуля, хотя и училась в первом классе. Ростом она даже почти не уступала Ольге. Но рост, как скоро стало понятно, это совсем не главное. А главное, что Ольга оказалась просто взрослее. И про многие вещи знала куда больше. Галинка, когда её слушала, говорила восхищённо: «Да-а? Правда-правда?!»
Они жили в одном доме, даже в одном подъезде, только на разных этажах. В школу поэтому часто ходили вместе. Галинка звонила ей: «Выходишь?.. Я во дворе буду». И Ольга что есть мочи грохотала вниз по лестнице, на ходу застёгивая портфель и утихомиривая желтобокое мамино яблоко, которое норовило выскочить из портфеля.
Даже самая знакомая улица, когда начинаешь её рассматривать внимательно, становится какой-то другой. Ольга и Галинка научились рассматривать и примечать прохожих.
— Смотри-ка, смотри-ка, идёт! — говорила Ольга, а Галинка смеялась, закусив кулак.
Уже несколько дней они встречали этого необыкновенного человека. Он работал то ли трубочистом, то ли укротителем диких зверей. У него были усы-кренделя, густые брови козырьком. И под ними маленькие круглые глаза, которые всегда горели неугасимым чёрным огнём. А громаднейшие усы при каждом шаге пружинно вздрагивали. Ольга и Галинка стали называть его «явление». Ольга где-то услышала это слово. И оно им обеим показалось подходящим и смешным.
«Явление» было одето в коричневое толстое пальто и серую шляпу. Оно шагало, легко помахивая толстой тростью.
Несколькими днями позже Ольга и Галинка приметили «явление второе». Это была девушка. Ничем особенным она вроде бы не отличалась от других. Только у неё были огромные чёрные наклеенные ресницы. Они открывались и закрывались не как у нас, не как обычные ресницы, а замедленно, словно шторы.
«Явление первое» всегда шло не спеша. А «явление второе» чаще всего опаздывало. Но громадные ресницы при этом взлетали и опускались всё так же медленно.
По «явлению второму», между прочим, всегда можно было узнать, опаздывают они сами или идут нормально. Если «ресницы» встречались ближе к школе, то ничего, жить можно. А если у дома, тогда надо было лететь!..
С Галинкой вообще оказалось интересно гулять. Просто самым обыкновенным образом ходить по улицам. Они это называли «ходить в путешествие». Иной раз они отправлялись часа на два. Брали с собой «сухой паёк» — у кого что было: яблоко, две-три конфеты, два-три пе-ченьица.
В начале пути больше думалось об этой прихваченной с собою еде. Ольга и здесь была главной. Говорила:
— Ну ладно, вон до того угла дойдём, ещё по разу откусим.
Не то чтобы им уж очень есть хотелось. Но просто душа не на месте, когда у тебя конфета в кармане.
Иногда на пути им встречалась чужая школа. Близко они никогда не подходили. А уж во двор — ни за какие деньги!.. Всё казалось, что нагрянут незнакомые мальчишки. Это было, наверное, ерундой на постном масле, однако…
— Пойдём отсюда! — шёпотом просила Галинка. И Ольга опасливо кивала в ответ.
А вот в институтские дворы ходить было интересно и не страшно. В их окрестностях оказалось пять институтов. Лучше всего было ходить в педагогический. Там рядом шелестел последними листьями большой дремучий парк. В нём уж было раздолье! Хочешь — набирай тополиных семян-носиков, хочешь — разбрасывай ногами шуршащую звонкую листву.