Ольга. Запретный дневник.
Шрифт:
кто здоровался с тобой.
Но внезапно затоскуешь,
спросишь, руку не отняв:
«Ты не знаешь ли такую,
разлюбившую меня?»
«Да, — отвечу, — я встречала
эту женщину в пути.
Как она тогда скучала —
места не могла найти…
Не давала мне покою,
что-то путала, плела…
Чуждой власти над собою
Эта женщина ждала.
Я давно
я жила совсем одна,
я судить ее не смею
и не знаю, где она».
1936
"Не утаю от Тебя печали…"
Не утаю от Тебя печали,
так же как радости не утаю.
Сердце свое раскрываю вначале,
как достоверную повесть Твою.
Не в монументах и не в обелисках,
не в застекленно-бетонных дворцах —
Ты возникаешь невидимо, близко,
в древних и жадных наших сердцах.
Ты возникаешь естественней вздоха,
крови моей клокотанье и тишь,
и я Тобой становлюсь, Эпоха,
и Ты через сердце мое говоришь.
И я не таю от Тебя печали
и самого тайного не таю:
сердце свое раскрываю вначале,
как исповедную повесть Твою…
1937
ПАМЯТЬ
1
Не выплакалась я, не накричалась,
о камни я не билась головой:
о девочка, я думала сначала,
что ты вернешься прежней и живой…
Нет, не безумием и не рассудком,
я верила страшнее и теплей —
всем, что во мне заложено, — с минуты
возникновенья жизни на земле…
И как взгляну теперь я на весенний
веселый сад детей и матерей?
Чем станет мир моложе и нетленней,
тем скорбь завистливее и старей.
Как примирю теперь я мой нескладный,
и утлый мой, и вдохновенный быт
с твоею ручкой, легкой и прохладной,
что, как снежок, в руке моей лежит?
Неудержимая, не согреваясь, тает…
Ни сердцем, ни дыханьем, ни слезой
мне не согреть ее, мне не заставить,
чтоб шевельнулась прежней и живой…
И мне теперь без слез, без утоленья
тот холодок руки твоей хранить…
Но — только б ничего не позабыть,
но только бы не пожелать забвенья!
2
О душа моя, проси забвенья:
ты сама не справишься с тоской.
Умоляй с надеждой и терпеньем
вешний ветер, теплый и сырой,
умоляй мерцающую землю,
клейкие, в сережках, тополя
и траву, которой еле-еле
городская убрана земля.
Умоляй без гордости, без воли
всю прекрасную земную твердь —
пусть она забыть тебе позволит
существа возлюбленного смерть.
И чего б ни стоило смиренье,
как ни отомстило бы потом —
о душа моя, проси забвенья
так, как я прошу тебя о том.
1937
<СТИХИ ИЗ ДНЕВНИКА>
Так цепко обнимала,
так ловила,
так подождать молила я тебя,
а ты всё уходила,
уходила,
другую оставляла за себя.
Не ту, с улыбкой доброй и веселой, —
другую, с гордой скорбью
на устах.
Нет, этой тихой, мудрой и
тяжелой
не знала я…
А где ж моя, где та?
И вдруг по крови собственной,
по стону,
по боли, но не прежней, не такой,
я поняла, что ты вернулась в лоно,
в меня вернулась —
смертною тоской.
О, как она томит и раздирает,
как одевает в траур бытие,
да будет вечной жизнь
твоя вторая,
дитя несбереженное мое…
<1936, 1954>
"Нет, не наступит примиренья…"
Нет, не наступит примиренья
с твоею гибелью, поверь.
Рубеж безумья и прозренья
так часто чувствую теперь.
Мне всё знакомей, всё привычней
у края жизни быть одной,
где, точно столбик пограничный,
дощечка с траурной звездой.
Шуршанье листьев прошлогодних…
Смотрю и знаю: подхожу