Олимпиада. Бубновая дама

Гринь Анна Геннадьевна

Запах усилился, глаза защипало от концентрации, но я все равно заставила себя вновь принюхаться. Эпицентром сладостного зловония была кухня. Зажав нос пальцами, я осторожно вошла в узкое пространство и тут же все поняла.

Запах исходил не от зелья и даже не от тела врага, пригвожденного к плиточному полу, а из приоткрытой кладовочки, где мама хранила продукты. Шкафчик вмещал немного и охлаждал содержимое при помощи амулета, но за годы и амулет разрядился, и продукты испортились настолько непоправимо, что по внешнему виду сложно было понять, где раньше было мясо, а где — овощи.

Открыв форточку и заблокировав дверь на кухню, я быстро пооткрывала окна в большой комнате, чтобы хоть

немного избавиться от зловония. В ванной, как ни странно, канализация работала исправно, хотя из крана несколько минут доносилось бульканье и хлюпанье, прежде чем показалась первая неуверенная струя.

Вымыв руки и лицо, я прошла в большую комнату и села прямо на пол, откуда можно было отлично рассмотреть каждую деталь обстановки. Нужно было подумать, а такое положение больше других располагало к этому сложному и неторопливому процессу. Меня еще немного потряхивало от страха, но дом, в котором я не была полжизни, населенный воспоминаниями о родителях, действовал лучше любого успокоительного.

— Вот это самая большая странность, — разговаривать с собой — тоже странно, но больше не с кем. — Бабушка ведь сказала, что продала дом! Но… Это мой дом. И он выглядит так, словно… Да, миновало много лет, продукты испортились, но в целом… — Я встала и прошлась вдоль шкафов, пальцем стирая толстый слой пыли и смахивая паутину с абажура настенного светильника. — Дом выглядит так, словно родители только вышли. Здесь никто ничего не менял, не переставлял и… Этот дом точно продали?

Все осталось на своих местах: чашки с кофейной гущей на донышке, пятно от разлитого молока, измятая газета, которую отец читал за завтраком, обгрызенные мною корочки тостов на блюдце, перепачканном джемом. Даже мамина записная книжка с кучей всяких пометок, которые она делала по утрам.

Я взяла толстый ежедневник и медленно перелистала пожелтевшие страницы, испытывая странное чувство тоски.

Никто не поправил завернувшийся угол коврика у большого продавленного дивана, никто не вернул на место книги, кое-как пристроенные стопкой на край комода, и никто не вытер отпечаток грязного ботинка на светлом полу — отец забыл на столе ключи и возвращался за ними.

— Этот дом никто не продавал, — произнесла я вслух, будто объясняя что-то невидимому собеседнику. — Вряд ли сюда вообще кто-то заходил. Бабушка просто оставила этот дом пустовать, сбежала со мной в другой мир и лжет мне все эти годы.

Хотелось вернуться в общагу и долго, со вкусом, ругаться на присланную ведьмой тетрадку — единственный способ с ней связаться.

Зачем? Зачем бабушка меня обманывала и обманывает? Какие тайны прячет?

Я всегда не могла понять, почему Верия надумала переселиться, но теперь все складывалось в единую картину, осталось понять, что именно я вижу.

— Бабушка никогда не хотела обсуждать со мной гибель родителей, психовала, будто ее это страшило, а ведь она — сильная ведьма, — вновь сев на пол, принялась я перечислять свои наблюдения. — Она фактически сбежала из Подлунного. А если учесть, что через миры отыскать кого-то сложно, то это явно был не побег от воспоминаний, а попытка скрыться. — Я обняла себя за плечи, чувствуя внезапно охватившие меня озноб и страх. — Она переоформила на меня сбережения родителей, но соврала насчет всего остального. Дом, академия… Дом она не продала и мои вещи из него не забирала. А учеба… Бабушка всегда настаивала на обычной жизни для меня, мотивируя это тем, что ведьмы и магия — прошлый век и сейчас многое может заменить техника. И все ради того, чтобы пресечь мои попытки пойти учиться в Академию магического искусства. Даже не так… Чтобы я не вернулась сюда!

Полежав на полу несколько минут и еще немного поразмышляв, я отправилась исследовать верхний этаж, где располагались спальни. В родительскую я заходила со странным чувством, будто мне нельзя это делать, как и в детстве. Даже замерла на пороге, разглядывая смятое одеяло в центре кровати, мебель любимого мамой светлого оттенка и множество шкафов с книгами. Трудолюбивые пауки затянули полки причудливым кружевом, а пыль придавала всему мрачноватый таинственный вид.

В свою спальню заходить не стала, кожей чувствуя легкий страх перед прошлым.

— Сделаю это в другой раз, — решительно приказала себе.

В шкафах у родителей я отыскала стопку полотенец, переложенных лавандой, и постельное белье, а в ванной — мыло. После душа закуталась в безразмерный мамин халат и, сменив постельное белье на родительской кровати, соорудила себе огромное гнездо в самом центре, решив пока остаться в доме и немного поспать. Наверняка с Гедымином все в порядке, и не страшно, если в академию я вернусь не сразу, а через несколько часов.

К моему немалому удивлению, вместо нескольких часов в доме родителей я проспала остаток дня и всю ночь, проснувшись утром отдохнувшей и полной сил. Если бы не беспокойство и голод, никто бы не заставил меня выйти из дома раньше вечера. Я немного послонялась по этажам, заглянув даже на чердак и в крошечный подвальчик, служивший у нас складом ненужного хлама, что остался от прежних владельцев, но за несколько жалких часов исследовать дом полностью не получалось.

Решив проводить здесь каждые выходные, я смирилась с необходимостью возвращения в академию. Среди маминой одежды, большую часть которой составляла рабочая униформа Надзора, я отыскала брючки по размеру и вычурного покроя тунику. В одном из ящиков оказались удобные туфли на низком каблуке.

Ссадины на локтях, ушах и лице замаскировать было нечем, а среди запасов зелий и мазей в аптечке нашлась только успокаивающая глинообразная субстанция в жестяной баночке. Рассудив, что ссадины лучше зеленых пятен, я спустилась на первый этаж и задумалась над тем, как открыть и закрыть дверь сейчас, а в следующий раз вновь попасть внутрь.

Ни замочной скважины, ни тем более ключа я не заметила.

— И как родители ее открывали? — постукивая костяшками пальцев по ручкам, спросила я у металлических пластин. — Может, тут все на магии?

Вопрос был правильный, но вслед за ним тянулся еще один: почему тогда, десять лет назад, дом меня не впустил.

После ощупывания створок, поворота запоров то в одну, то в другую сторону, я все же разобралась, как именно открываются двери.

— Папочка всегда любил механизмы, — пробормотала я, нажимая пальцами на три выступающих завитка на ничем не примечательном металлическом украшении рядом с дверной ручкой. По пальцам тут же пробежал легкий импульс, активируя заклинание запора, которое я до этого не почувствовала, и колесики сами закрутились, отодвигая металлические бруски.

Снаружи принцип действовал так же, а благодаря расположению никто со стороны не мог заметить, как именно работает замок.

Оглядев улицу и убедившись, что ничего подозрительного поблизости не наблюдается, я сжала в карманах пальцами пропуск в академию, подарок вампира и кошелек с деньгами и отправилась к воздушному порту, лишь приблизительно представляя, куда нужно идти.

Немного поплутав и спросив дорогу у прохожих, я через час оказалась на воздушном кораблике, а еще через десять минут — на территории академии. Не успев спуститься на землю, я обнаружила, что на нашем маленьком причале меня ждет целая делегация. Озадаченно рассматривая встревоженные лица ректора, профессора Доруса, преподавателя Ардуса, Гедымина, его шефа и всех ребят из подгруппы, я медленно спустилась по трапу.