Олимпийские игры

Павлова Татьяна

– Интересно, где девочка раздобыла такие шмотки? – ворчливо подумал полковник. Москвичи, несмотря на лето и преобразившийся город, хоть и не ходят в сером сатине, но в массе одеты однообразно и довольно бедно.

– Что можешь сказать, Андрей? – Николай Степанович решил начать с парня.

Внешность у того была вполне заурядная, но на нем были удивительные джинсы, темно-синие со светлыми потертостями на сгибах. И эти джинсы придавали ему какую-то значимость, намекая на его причастность к некоему избранному сообществу. Вообще-то Николай Степанович и сам от джинсов не отказался бы, не мнутся, удобно, практично. Где только их достают? В магазинах он их не видел. А Алик? Он одевается так же, как его друзья?

– Я мало что знаю об Алике, он не любил трепаться о себе, – обреченно вздохнул парень и заученно

забубнил:

– Последний раз я видел его три дня назад, в понедельник. Мы ездили в институт получать стипендию. Дали много, сразу за три летних месяца. Я предложил ему зайти в бар рядом с институтом, отметить, но он отказался, сказал, что сейчас ему деньги понадобятся. Похоже, он поехать куда-то хотел. Попрощался со мной в метро и сказал, что ему на Курскую.

– А в каком он был настроении?

– Да разве у него поймешь! Такой какой-то сосредоточенный, все время о чем-то думал, моих вопросов, будто и не замечал, отвечал машинально.

– Как он был одет? – спросил полковник.

– Как обычно. Темно-красная клетчатая рубашка и джинсы.

– Такие же, как у тебя?

– Нет. У меня настоящие американские, а он носил простые, индийские.

– Он всегда просто одевается?

– Ну, да. Ему по фигу, он все равно красивый.

Полковник посмотрел на фотографию племянника на стене, черты лица привычные, но впечатление, будто это какой-то известный артист. А ведь, действительно, красавец!

– А с кем он еще дружил, – Николай Степанович приготовил блокнот, записать имена, но ответ его удивил.

– Ни с кем он не дружил. Со всеми в группе был в хороших отношениях, но дружить… Нет, не дружил.

Николай Петрович достал из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой. Видимо, расценив это как приглашение, Леночка требовательно протянула руку Андрею, тот раскрыл 'Мальборо', ловко встряхнул, подбросив одну сигарету, и протянул всю пачку Леночке.

– А девушки? – спросил полковник, наблюдая, как она элегантно закуривает от поднесенной Андреем зажигалки, чуть отставив в сторону мизинец.

– Девушек он стеснялся, – ответила вместо Андрея Леночка.

– Как же, стеснялся, тебя любой застесняется, – подумал, почему-то с неприязнью.

Ничего, разберемся. С ребятами можно повременить, пора к Лепехе, а потом нужно будет заехать к Игорю, отцу Алика. Ехать туда не хотелось, но иначе с ним не свяжешься, на работе его не оказалось, а домашнего телефона у него нет.

К кафе Николай Петрович подошел пораньше, по старой памяти, чтобы Лепехе не стоять в очереди, но никакой очереди там не оказалось. Москва продолжала удивлять. Из-за роскошной витрины хорошо просматривался полупустой зал. У входа почтительно приветствовал посетителей швейцар в ливрее. Выбрав столик в углу, подальше от любопытных ушей, полковник сел лицом к входу, чтобы сразу увидеть Лепеху. Подошел официант, выглядевший как сын английского лорда, предложил меню, коктейли, мороженое, пирожное, газированные напитки. Сговорились на двух по сто коньячку, орешках, лимоне и бутербродах с сыром. Лепеха к вечеру будет в полной боевой форме. Взял попробовать новый напиток 'Фанта', потянул через соломку, не понравилось, сок не сок, газировка не газировка. Опять поймал себя на неестественности происходящего, раньше в этом кафе, переполненном и прокуренном, он чувствовал себя гораздо комфортнее.

Лепеха ввалился в кафе, запыхавшись, видно, времени у человека в обрез, но не мог отказать другу. Встреча получилась сердечная. Несмотря не то, что Лепеха родился в Москве, от одесских родственников он получил неистребимый одесский говор, оживляя тем самым любую компанию, где ему доводилось появляться. Хлопнули коньячок, Пелепенко кивнул Николаю Степановичу, мол, рассказывай, что у тебя случилось, и стал жевать бутерброды, запивая их той самой 'Фантой'. Тему схватил не лету.

– Ты сам видишь, Коля, что в городе делается. А, ведь, это все мы. Пашем в режиме повышенной готовности уже два месяца. Вычистили город. За 101 километр всех асоциальных элементов. Я тебе скажу… каждый день… каждый день… списки, списки… от райисполкомов, от диспансеров, ГУВД, МВД, КГБ. Боже ж ты мой! Пьяницы, тунеядцы, проститутки, наркоманы, психи, рецидивисты, диссиденты, гомосексуалисты … Детей в пионерские лагеря, студентов – в стройотряды, на практику, в турпоходы. Город

чист, Коля. Что тут могло с твоим парнем случиться? Да в Москве сейчас гебистов и милиции больше чем жителей осталось. Надо в области искать. Говоришь, Курский вокзал.... Свяжусь с областниками, есть у меня люди, посмотрят это направление. Да и другие, на всякий случай. Не переживай, сделаем. А сейчас, извини, бегу. Ты где остановился?

Лепеха записал номер Олиного телефона, крепко пожал Николаю Степановичу руку и отбыл охранять общественный порядок.

Ну, что ж, теперь пора к Игорю. Игорь, Игорь.... Когда-то Николай Степанович гордился деверем. Москвич, высшее образование, был выдвинут на партийную работу, сделал блестящую карьеру, а перспективы были просто головокружительные. Оленька познакомилась с ним на новогоднем вечере в институте, куда пробралась с подружкой. Сама она так и не поступила ни в какой институт, работала нормировщицей в ЖЭКе. Это был ее шанс, и она его не упустила. Довела Игорька до ЗАГСа и сразу же родила Марину. Его родители Ольгу не любили, но старались не портить сыну жизнь, не вмешиваться, тихо отошли в сторону и довольно быстро ушли из жизни друг за другом с разницей в два дня. Никто не ожидал, что они уйдут одновременно, не подсуетились прописать к ним кого-нибудь из внуков, и пропала их квартира в центре.

Брак сестры с Игорем Николаевичем так и не задался, тот довольно быстро разочаровался в Ольге, разное образование, разное мировоззрение, да все разное. Только дочка общая, а потом и Алик появился. Его появление задержало распад семьи, но несколько лет назад Игорь встретил женщину, которую полюбил. Все было кончено. Дождавшись, когда сын окончит школу, он развелся, оставил квартиру семье и ушел к любимой женщине. Труднее всего было с работой. Ольга не хотела сдаваться и грозилась испортить бывшему мужу жизнь, жаловаться в горком партии. Тогда Игорь сам ушел с партийной работы, прикрываясь состоянием здоровья, это было шито белыми нитками, но он нашел нужные связи, выкрутился, пошел работать простым инженером. Проводит теперь политинформации в отделе. Как говориться, из князей – в грязь. И поделом ему, оставить жену, детей, это не по-мужски. Предал дело партии. Нет, про дело партии что-то не завязывалось, уж слишком велик был контраст между привилегированным партийным функционером и простым инженером. Да и какое оно – дело партии? Коммунизм? Олимпиада? Мир во всем мире? А вот с Аликом, возможно, сейчас было бы все в порядке, во всем виноват этот влюбленный идиот.

Обо всем этом размышлял Николай Степанович, трясясь битый час в автобусе по дороге к нынешнему жилищу бывшего парторга НПО, которое тот снимал в панельной пятиэтажке, прилегающей к промзоне. Москва все-таки большой город, настолько большой, что даже мощное олимпийское благоустройство не смогло дотянуться до таких, богом забытых уголков. Облезлые серые панели, входные двери, с выбитыми стеклами сверху. Зачем их вообще туда вставляли, он понял, уже войдя в подъезд, дневной свет попадал сюда только через узкие горизонтальные прорези. Зимой, наверное, заколачивают фанерой двери, и становится совсем темно. Подъезд был пропитан специфическим запахом кошачьей жизнедеятельности, а может, не только кошачьей. Поднялся на четвертый этаж, куда эти ароматы по счастью не доносились. Лестничные клетки были такие узкие, что почти нет стен, только четыре двери. Причем, лишь одна дверь была чисто вымыта. Туда полковник и позвонил. Дверь распахнулась сразу, и высокая женщина вопросительно посмотрела на Николая Степановича. У него даже дух захватило, вот это королева! Из-под низкой черной челки ее темно-синие глаза поражали, просто сапфир. К тому же на ней была рубашка под цвет глаз. Стройная, движения грациозные, как у балерин из мультфильмов. От такой можно с ума сойти, а не только уйти из парткома.

– Мне нужен Одинцов Игорь Николаевич, я по поводу его сына.

– Он должен скоро подойти. Вы можете его немного подождать? Что-то известно об Алике? – с искренней озабоченностью спросила она и посторонилась, пропуская его в тесную прихожую. Оттуда сразу была видна и маленькая кухня, и единственная комната. Жильцы как-то исхитрились придать этой каморке уютный вид. В комнате одну стену полностью занимал самодельный стеллаж, где висела верхняя одежда, стояла керамическая посуда, книги и фотографии, у другой стены – широкий диван.