Олимпийские тигры
Шрифт:
— «Дэ»… «Бэ»… «Лэ»…
Женьке не скажешь… Это ему не апельсины, из-за которых он может проснуться в три часа ночи. Дверь скрипнула. Остап рухнул под одеяло и замер. Что говорит мама? «Вот теперь, — говорит мама, — мужчины стали болтливы, как женщины. Во дворе сидишь, как на кухне. Женщинам, — говорит она, — некогда. Они теперь вроде мужчин. А у мужчин времени много — вот они и болтают…» Сказать Юрке или не сказать?
Юра на кухне пил кефир прямо из бутылки. Кефир булькал, как водопад. Юра перевел дух, сказал: «Эх-ха!»— и встал в дверях, взявшись рукой за косяк. В такой позе он очень напоминал заглавную букву «У».
Как
Тихо делая легкую разминку, Гена приблизился к дверям столовой и замер. Все стекло балконной двери было заклеено большущими буквами и даже целыми строчками, как будто вместо газеты типография выпустила сегодня эту самую дверь. Буквы кричали в комнату: «Ура чемпиону двора и школы!», «Слава покорителю воздуха!», «Живая ракета Земля — Воздух!», «Будущий чемпион мира!» и разные другие слова.
С одной стороны, Гене сразу стало очень приятно. С другой стороны, он пришел в ужас, представив себе, как просыпается папа и все это видит. И мама тоже — она только позавчера сделала генеральную уборку в доме.
Гена бросился на кухню, налил кастрюлю горячей воды, схватил нож и тряпку… Испуганно оглядываясь на дверь родительской спальни, Гена принялся счищать злополучные буквы. Он старался вовсю, смахивая пот со лба, тяжело дышал — никогда не было у него такой зарядки. И кто же, кто все это тут понаписал?! Только бы узнать, он бы…
Стекла сияли невозможной чистотой.
Прозвенел будильник.
Потирая ладонями щеки, папа вышел из спальни. — Физкультпривет? — спросил он.
— Конечно, физкульт! — бодро ответил Гена, глядя в сутуловатую, очень добрую спину отца.
Мама тоже вышла, зажмурилась и охнула:
— Нет, Сережа, ты только посмотри на наши окна! А Клавочка еще говорила, что этот порошок никуда не годится! Такое впечатление, что стекла с каждым днем становятся все чище…
«Скорее всего это сделал Гусь… — думал Гена. — 4 Из пакости». После того как ребята устроили этот «крик восторга» под балконом и десять минут вопили «Ларионов, Ларионов!» только потому, что в этот день он взял на один сантиметр выше, Гусь тоже вышел на свой балкон, который вообще-то тот же самый, что у Ларионовых, только лестничкой перегорожен. Он вышел, ничего не сказал, но очень уж посмотрел и очень как-то плюнул… через перила.
«Можно было бы, вообще-то, не смывать, пусть бы мама устроила этому Гусю шум». Конечно, со вчерашнего дня только и разговоров, что об олимпийских играх, своих, в своем дворе… Вот Гусь и издевается…
Гена отставил чашку и вышел на балкон. Если Юрка сейчас там, он ему скажет… два слова! Папа спокойно развернул свежую газету, а мама пошла включать утюг.
Все балконы цвели майками, купальниками, плавками. Он один сегодня не делал физзарядки. Лена Гуляева крутила хула-хуп. Она была в красном и черном. Она крутила красный обруч. Он вертелся, как бешеный, то у колен, то почти под мышками. Лена почему-то перестала последнее время заплетать косички, и теперь волосы ее летели, летели… Она походила на девочку из модного журнала. Она смотрела на него. Странно, но это было именно так. Хотя в это время на нее смотрел Филимонов. Он приседал и вставал, очень охотно вставал и очень не охотно приседал, потому что тогда, наверное, Лену было не видно. Но Лена смотрела все-таки на него, на Гену… Гена не выдержал и сделал стойку на перилах.
— Ах, — сказала Лена, и красный обруч упал к ее красным тапочкам.
В ту же минуту сделал стойку и Филимонов. И сразу же на балкон вышел Гусь. Он посмотрел на них обоих, стоящих вниз головой, и сказал:
— Ну и ну… мир перевернулся. Тоже мне… подумаешь… — и начал засучивать рукава.
Гена и Антон встали на ноги. Все, кто это видел, замерли. Гусь засучивал рукава решительно, пока они совсем не кончились.
— Ну и что? — спросили сразу Гена и Филимонов.
— Ничего… — проговорил Юра. — Жарко…
— Золотая молодежь… — насмешливо сказала Лена. Гусь вежливо поправил:
— Не молодежь, а молодец. Золотой молодец! — и удалился.
В комнате шуршала газета, слышно было, как мама легонько стукает утюгом, разглаживая папины брюки. Вдруг папа рассмеялся.
— Мать! — крикнул он. — Иди-ка сюда… Сегодня мы с тобой именинники. Геннадий, что же ты молчал?
Газета лежала, распластанная, на столе. И все трое они смотрели на снимок, где чемпион Союза жал руку чемпиону школы.
— Да перестань ты торчать вверх ногами… — шепотом крикнула Надя, стараясь не высовываться из дверей. — Что ты, Антошка, делаешь?
— На голове стоит ваш Антошка, — добродушно сказала бабушка Филимонова, вынимая из букета на столе завядшие георгины. — Чем ему еще заниматься?
Филимонов был грузноват, но лучше его никто стойку не делал. Даже Гена. Знаменитые филимоновские бицепсы лучше всего можно было разглядеть именно тогда, когда он стоял на руках.
— Блистаешь! — гневно сказала Надя, сдувая со лба челочку.
— Блистает… — засмеялась бабушка. — Отца-то дома нету…
Бабушка Антона была шофером во время войны. Правда, не на фронте, а в прифронтовой полосе, но, в общем-то, какая разница? Все равно она возила снаряды, и все равно для этого нужно было много смелости. Потому она и потакала Антону во всех его проделках, которые мать с отцом категорически запрещали. Родители уехали в отпуск на Дальний Восток, и теперь бабушка и Антон блаженствовали.
Антон вразвалочку вошел с балкона в комнату.
— Я теперь что? Ничего не могу?
— Ничего! — сказала Надя. — Ты теперь все должен делать так, как будто тебе вообще не дотянуться… Понимаешь?
Бабушка понесла на кухню выбрасывать завядшие цветы. Антон посмотрел ей вслед и нехотя согласился:
— Ну, ладно… А чего ты пришла?
— У меня план… — сказала Надя. — Нужно сегодня Ларионова от тренировки отвлечь.
— Попробуйте! — Антон засмеялся, взял расческу и принялся старательно перед зеркалом укладывать челку.
— В кино его затянем? Антон пожал плечами.
Звонок раздался оглушительный. «Ну и утречко», — обреченно вздохнул Гена и пошел открывать. На лестничной площадке стояла Надя.
— Привет! — Она почему-то недоверчиво смотрела на Гену, а у того внутри просто все замерло. Сейчас опять что-нибудь будет! Не могло же как-нибудь иначе развиваться это странное утро. Но Надя сказала просто:
— Привет!
У Гены было такое впечатление, как будто она его зачем-то разглядывает.
— Ты проходи…