Оливер Кромвель
Шрифт:
Нет более счастливого вида правления, чем то, при котором свобода надлежащим образом организована на долгое время. Власть является защитником свободы, и если она ее не защищает, то она – вероломный предатель родины, ибо все люди равны перед Богом и законом.
Наследственная монархия сомнительна, потому что Дух Божий не передается по наследству.
Абсолютная демократия сомнительна, потому что люди по-разному духовно одарены.
Лучше всего, когда правит ограниченная демократией олигархия. Государственная власть должна быть разделена и контролируема.
Жан Кальвин поддерживал широкие связи с новой англиканской протестантской церковью.
К концу XVI века puritans, чистые, широко распространились по всей Британии и хотели доведения Реформации до конца, начиная с полной автономии каждой из отдельных общин.
Пуритане объявили пуританскую епископскую церковь компромиссом между католицизмом и протестантизмом. Богатые купцы, мещане, провинциальные сквайры сплошь были пуританами, как и оба наших университета, выпускавшие набожных и умных ученых джентльменов. Первые пуритане верили в священный характер власти и божественные права короля, но проповедовали общее братство и равенство во Христе. Их взгляды смогла изменить только новая династия Стюартов, недостойная сидеть на троне Англии.
В 1609 году был создан Совет старейшин протестантских общин. За полвека пуритане оставили неизгладимый след на характере нашей нации. Строгие, сдержанные, остерегавшиеся болтливости и легкомыслия, ненавидевшие роскошь, прямолинейные, жесткие, нетерпимые ко лжи пуритане стремились добиться полного самообладания и называли Библию единственным законом Божьим.
Пуритане требовали замены епископата старейшинами-пресвитерами, замены пышной мессы простой проповедью, упрощения и уничтожения многих церковных обрядов. Их отличали трудолюбие, расчетливость, бесстрашие, упорство в достижении цели, уверенность в своей предизбранности и непогрешимости.
Первый Стюарт объявил, что заставит пуритан стать конформистами или выгонит их из Англии. На пуритан обрушились гонения, и десятки тысяч их бежали в Европу и Америку. Пуританами, которые были везде, стали называть всех противников королевского произвола.
Все мы знали решение первой пуританской конференции 1567 года:
«Ввиду того, что проповедь Слова Божьего и совершение таинств позволяется нам в церкви не иначе как с соблюдением языческих обрядов, то мы считаем себя обязанными собираться в частных домах и везде, где представится случай, и совершать служение Богу в такой форме, которая менее всего затемняла бы нам свет нашей совести».
Пуританское богослужение было простым и духовным: молитва, пение псалма, «Отче наш», второй псалом, проповедь, чтение Символа веры и апостольское благословение. Старая литургия была отвергнута как суеверие.
При Якове пуритане разделились на пресвитериан, «партию богатых», и независимых индепендентов.
Independents считали, что не должно быть ни единой национальной церкви, ни всеобщей подати на содержание духовенства. Оно должно жить только за счет добровольных пожертвований верующих. Все общины должны пользоваться полной свободой, а школы – полностью избавлены от церковного давления.
Индепенденты требовали возвращения к раннему христианству и восстановления Царства Христа на земле, и их больше всего преследовал Яков Стюарт. Это были лучшие из пуритан, честные, глубоко верующие, неспособные идти на сделки с совестью, очень энергичные люди. В самом начале нашего бурного века они стали силой, с которой следовало считаться. Индепенденты говорили: «Лютер и Кальвин были великими светочами в свое время, но и они не проникли вполне в тайны Божественной Истины».
Мой отец, конечно, был пуританином, а я стал индепендентом, и никто у нас в 1615 году не знал, что в период нашей великой революции нам придется бороться не только с роялистами, но и нашими бывшими товарищами пресвитерианами, правившими Англией с 1640 по 1648 год.
К окончанию школы мне не надо было выбирать, где продолжить учебу. В Англии уже было огромное количество пуритан – сельских сквайров и деловых людей, которых стала интересовать политическая власть в государстве абсолютной монархии.
25 апреля, в день своего семнадцатилетия, я поступил в Sidney Sussex College соседнего Кембриджского университета, в котором успел проучиться только год.
Колледжем, который архиепископ Кентерберийский Лод со злобой называл рассадником пуританизма, руководил доктор Самуэль Уорд, в 1611 году участвовавший в переводе Библии на английский язык. Оба наших доктора, Бирд и Уард, были похожи как две капли воды. Ректор знал больше учителя, но говорил так же. Мы сидели в тогах и шапочках, учили латынь, мою любимую математику и историю, чтобы не забывать о суетности мира. Мне нравились битвы греческой и римской истории, которые я знал в подробностях.
Потом написали, что «Кромвель, в котором не было недостатка в предзнаменованиях его будущего величия, согласно наблюдениям наставника, был больше наклонен к действию, чем к размышлению». Благодаря удивительным учителям, моим призванием стала борьба, однако я всегда долго размышлял, прежде чем сделать решительный шаг.
Много лет спустя я писал своему старшему сыну: «Надо обращать внимание на деловую жизнь и понимать ее. Познакомься с историей, изучай математику и космографию. Они хороши, если ты только подчиняешься промыслу Божию. Они подготавливают к общественной службе, ради которой человек рождается на свет. Остерегайся бездеятельности и суетливости».
Я тоже был суетлив, хотя и в меру. Я был грешником, но Бог сжалился надо мной. Библия, этот удивительный перевод на родной язык, формировала речь и мысль нашей нации. В Кембридже свершилось мое перерождение, ибо вся жизнь человека есть одно тесное общение с Богом».
21 июня 1617 года, через день после свадьбы моей сестры Маргарет, неожиданно умер отец. Я срочно вернулся спасать наш манор от королевских слуг. Слава Богу, что отец завещал манор жене, моей матери. С трудом, через суд, мы отстояли поместье от опеки до моего совершеннолетия в 1620 году, которая сделала бы всех нас нищими. И это при том, что все знали о том, что к Оливеру Кромвелю, моему дяде, благоволит сам король Яков, четвертый раз побывавший в Гинчинбрукском дворце в марте.
Я сумел немного послушать лекции по праву в лондонской школе Lincolnlnn, где быстро научился читать людей, а не авторов. На этом моя учеба закончилась и началась взрослая жизнь.
В 1622 году я женился на дочери сэра Джеймса Буршьера, богатого лондонского джентльмена, торговавшего мехами и кожаной одеждой. Элизабет была знакомой моей тетки Элизабет Гемпден, и я познакомился с ней в соседнем Эссексе, где у сэра Джеймса был манор Стенбрук около Фельстеда.
Мы любили друг друга, приданого за ней не было, и мы стали жить в своем хантингдонском доме с матушкой и незамужними сестрами. За десять лет у нас один за одним родилось восемь детей.