Оловянные солдатики (роман)
Шрифт:
Как только покончили с гимном, Нунн удалился к себе в кабинет и там долгое время вдумчиво созерцал любимую клюшку для гольфа. Ввязался он в крупную игру, а в крупной игре надо все время быть начеку да ждать благоприятного случая. Он вздремнул, чтобы восстановить ясность ума, и, когда репетиция уже кончилась, проснулся вполне освеженный, услышав, как директор тяжело плюхнулся в кресло у себя в кабинете, смежном с кабинетом Нунна. Когда Нунн зашел к директору, тот выглядел поразительно старым и усталым; Нунн убил чуть ли не час, пытаясь развлечь Чиддингфолда подробным пересказом историй болезни всех бегунов, павших
26
В конце концов Мак-Интош в глубине души признал, что схема этического поведения у «Самаритянина-2» неудовлетворительна, он не желает бросаться за борт ради спасения мешка с песком и в итоге тонет вместе с эти мешком. Мак-Интош разработал «Самаритянина-3» — этот не только не жертвовал собой ради менее сложного организма, но и удерживал плот на плаву, спихивая менее сложный организм за борт.
— Смотрите-ка! — воззвал он к Голдвассеру, потрясенный делом своих рук: оба они наблюдали, как «Самаритянин-3» безжалостно сталкивает в воду сперва мешок с песком, а затем овцу. — Ужасное зрелище, Голдвассер, величественное и ужасное. В нем заключены весь драматизм и вся грандиозность человеческой борьбы за существование. А ведь тот же самый «Самаритянин-3», сталкиваясь с человеком в лице Синсона, без колебаний бросается в воду. Наверно, здесь можно провести аналогию с интуитивным представлением человека о божестве. Без сомнения, перед нами упрощенная, но в общих чертах точная модель поведения этического и в то же время оптимального.
Голдвассер вздохнул. Если и было что-нибудь более противное его натуре, чем вера в умственное превосходство макинтоша, то это была лишь уверенность в своем умственном превосходстве над Мак-Интошем.
— Попробуйте усадить на одном плоту двух «Самаритян-3», — посоветовал он мрачно.
Мак-Интош усадил на одном плоту двух «Самаритян-3», и в результате ему опять пришлось занять оборонительную позицию. Поначалу, когда оба «Самаритянина-3» дружно бултыхались в воду, он пытался доказать, что все идет в полном соответствии со здравым смыслом и естественной справедливостью.
— В их решимости погибнуть вдвоем есть какое-то благородство, напоминающее высшую этику романтической трагедии. У меня из головы не выходят Ромео и Джульетта.
Голдвассер нервно потирал подбородок и упорно избегал встречаться взглядом с Мак-Интошем, чем здорово поколебал весомость его аргументов. Мак-Интош ввел в механизм «Самаритян» мелкое конструктивное новшество, и теперь, вместо того чтобы самим кидаться за борт, они скидывали друг друга. Он пригласил Голдвассера полюбоваться, как два этических автомата, схватившись не на жизнь, а на смерть, топят друг друга в воде.
— Вот, — сказал Мак-Интош, — перед нами вся ничтожность и весь трагизм человеческого бытия; его неумолимая логика заставляет людей бороться за жизнь с себе подобными, пусть даже эта борьба грозит истребить весь род человеческий.
— Похоже на первую мировую войну, — вставил Голдвассер.
— Именно.
— Или на обезьянью ловушку.
— На обезьянью ловушку?
— На бутылку с бананом внутри. Обезьяна просовывает руку и хватает банан, но тогда уже не может вытащить кулак из бутылки. Движимая неумолимым инстинктом, который запрещает ей отдавать пищу, обезьяна остается прикованной к бутылке и дохнет с голоду.
Мак-Интош
Назначение это кочевало взад-вперед по административным маршрутам и, хоть не сразу, достигло Голдвассера. Прослышав о нем, он тотчас же поспешил в лабораторию Мак-Интоша поделиться новостью.
В отделе этики переполох был еще более страшный, чем обычно. Голдвассер еще на дворе услышал шум, словно бушевала запертая в ванной толпа футбольных болельщиков. Распахнув дверь, Голдвассер понял, в чем дело. Испытательный резервуар со всех сторон окружали орущие зрители. Тут были не только сотрудники отдела, но и институтский садовник, и кое-кто из уборщиц, и многие секретарши, и юные лаборанты из других отделов. Пока Голдвассер расталкивал их локтями, пытаясь пробиться и посмотреть, отчего они так орут, ему пришло в голову, что многие из тех, кто отпихивает его с такой безличной грубостью, вообще не имеют никакого отношения к институту.
— Что здесь творится? — спросил он молодого человека, по фамилии Скелет, младшего техника его же отдела.
— А, здорово, — отозвался скелет. — Это все «Самаритяне-4».
— Задай ему перцу, малыш! — крикнул рядом с Голдвассером какой-то потасканный коротышка. — Не жалей его, малыш! Чего же ты ждешь, парень?
— Навались! — взревел за спиной Голдвассера некто в расстегнутой серой шинели с болтающимся ремнем. — Задави его! Растопчи!
Когда Голдвассер протолкался к резервуару, толпа уже затихла, точно убаюканная. В воде ходуном ходил, то появляясь, то исчезая, один из испытательных плотов, а на нем восседал робот «Самаритянин-4».
Внезапно Голдвассер различил в воде возле плота барахтающийся предмет. На поверхности ненадолго появились два диска вариометров, и в течение какой-то секунды бессмысленно таращились на толпу. Это был другой «Самаритянин-4».
— Какого дьявола? — шепотом осведомился Голдвассер у видавшего виды коротышки.
— Ему каюк, — ответил коротышка. — Судья должен прекратить бой.
Но как раз в этот миг «Самаритянин», что был за бортом, вскарабкался на плот и ухватил своего собрата за опорную пластину. Толпа взвыла. Хозяин плота принялся лупить новоявленного пассажира по дискам. Каждый удар сопровождался треском или звоном, и с каждым новым ударом толпа ярилась все пуще.
— Полюбуйтесь! — рыкнул человек в шинели. — Научный подход к борьбе!
Где-то прозвучал гонг, лаборант на портале перегнулся с багром в руках и разнял этические автоматы. Подплывшие на яликах рабочие отбуксировали их в противоположные концы резервуара и принялись орудовать отвертками и гаечными ключами. Голдвассер заметил, что у одного автомата из батареи течет кислота.
— Ставлю шесть против четырех за мальца в синем углу! крикнул какой-то человек на другом краю резервуара и мелом вывел предложенное соотношение на доске. — Три против одного, что нокаута не будет! Ну же, решайтесь, джентльмены. Где ваш азарт?