Омерта десантника
Шрифт:
– По-моему, на сегодня достаточно, – выйдя из боевой стойки, заметил Сафронов.
– Если хочешь сохранить «грушу», – кивнул Митя. – Бой будет через неделю, – тут же без лишних предисловий сообщил он. – Ты в хорошей форме, но твой противник моложе, и рука у него потяжелей.
Сафронов ничего не ответил. Он нанес ногой демонстративный удар по макиваре, настолько резкий и сильный, что сдержанный в похвалах Митя даже присвистнул. Затем Сафронов подошел к картинке, нарисованной масляными красками прямо на стене. Непременный персонаж восточного фольклора дракон был изображен с тремя головами и чешуйчатым туловищем, частично облаченным в кимоно. Головы при этом чему-то
Сафронов подпрыгнул, обозначил удар, коснувшись при этом стопой средней драконовской головы.
– Главное у дракона не головы, а хвост, – назидательно произнес при этом Митя, поднявшись наконец на ноги. – Отрубил хвост – считай победил дракона.
– Или одним махом все три головы, – усмехнулся Сафронов.
– Одним махом не получится, – пожал плечами Митя. – Да и до хвоста трудно добраться.
Сафронов при этих словах рубанул дракона и по хвосту. Нарисованное чудовище продолжало при этом улыбаться во все три зубастые глотки.
Через полчаса после тренировки Сафронова вызвал к себе Флягерс.
– Я, конечно же, иду на нарушение режима, Сафронов, – заговорил Семен Семенович своим привычным вежливо-умиротворенным голосом. – Но лишать тебя свидания считаю негуманным.
– Свидания? – переспросил Сафронов.
– Представь себе! Тебя хочет одна женщина, – разъяснил Флягерс. – Готов предоставить вам отдельную камеру с максимальными удобствами… Опять же, в некоторое нарушение правил, поэтому всего на четыре, максимум на пять часов.
С замиранием сердца шел Сафронов по коридору, предвкушая, какие первые слова он скажет Ирочке. Надо же, сумела его найти и даже подобрать подход к такому деятелю, как Флягерс. Значит, в самом деле – за-бы-то…
– Как ты… И зачем… Зачем ты пришла сюда? – обескураженно проговорил Сафронов, застыв на пороге.
Между тем прапорщик-выводящий закрыла дверь камеры свиданий, и Сафронову ничего другого не оставалось, как сделать два шага вперед.
– Лучше уйти? Говори прямо, я не обижусь, – отозвалась негромким голосом женщина.
– Надя… – только и произнес Сафронов и тут же прижал ее к себе.
Нет, скорее не прижал, а сам прижался… И тут же отпустил, оглядел ее с ног до головы, точно не верил своим глазам. Надя была одета скромно, по-спортивному. Ее точеной спортивной фигуре могла позавидовать любая юная физкультурница. В Наде чувствовалась сила и одновременно мягкость, даже нежность. И рябинки-оспинки уже не портили лица, Надю просто невозможно было представить без них. А скромная прическа и вовсе шла ей как никакая другая.
– Ты даже не представляешь… – спустя полчаса сказал ей Сафронов. – Я не думал, не ждал… А когда увидел, понял. Только ты и никто другой меня ждать в этих вот стенах мог. Почему мы раньше не встретились?
– Сперва война, – ответил Надя. – Потом ты был женат. Между прочим, на моей лучшей подруге. Потом опять война… Ты хочешь спросить меня про Иру?
– Нет, не хочу, – честно ответил Сафронов.
Теперь уже она обхватила его за плечи и прижалась всем телом.
– Ты всегда была такая неприступная, – проговорил он, в свою очередь, гладя ее сильные, заботливые руки.
– Глупости, – чуть ли не фыркнула Надя. – Просто я мужиков боялась. Правда, не веришь? Просто так, без всякой причины боялась и все… Такая вот дура была!
– Говоря по правде, есть чего бояться… Почему ты тогда в ДРА выручила нас?
– Разве не нужно было делать этого? – вскинула брови Надя.
– Нужно, –
– Тогда зачем спрашиваешь? – немного обиженным тоном отозвалась Надя.
«Шестое чувство! – мысленно восхитился Сафронов. – Вот чувствует Надя, когда кому-то плохо, и старается помочь… Бывают же еще такие девчата!»
– Я уверена, что ты скоро выйдешь, – произнесла она. – Вот, посмотри!
Она протянула ему целую пачку цветных фотографий. Почти на всех них была запечатлена девочка лет шести с большой остроухой собакой. Девочка то обнимала собаку, то плескалась с ней в речке, то надевала собаке на голову венок из ромашек. На нескольких фотографиях рядом была и Надя.
– Кто это? – спросил Сафронов.
– Это Аня, а это Джек, – ответила как ни в чем не бывало Надя.
«Дочь?!» – мысленно удивился Сафронов. О том, что у строгой, неприступной Иннокентьевны могут быть дети, он слышал впервые. Но решил больше вопросов не задавать. Когда выйдет, сам все увидит.
Когда выйдет…
Надо же – впервые за все время заключения в его сознании возникла эта фраза. Потому что ее произнесла Надя. Да, да, теперь Сафронов был уверен – выйдет. Раз его ждут, по-иному и быть не может.
Надя тем временем прижалась к Сафронову еще крепче, но так, точно не сама искала укрытие и защиту, а собой Сафронова заслоняла. Впрочем, сейчас такие сравнения были неуместны, у них оставалось еще несколько часов, их нельзя было терять на лишние размышления и разговоры.
Гуляла девочка с собакой… Первые строчки этого стихотворения поэта-фронтовика Ваншенкина точь-в-точь повторяли и Надино детство, и ее нынешнюю жизнь. В детстве, кроме собаки, других друзей-подруг у Нади не было. Не сдружились как-то, потому что Надя либо помогала родителям, у которых всегда находились для нее дела, либо пропадала в городе на юношеском стадионе. У зеркала, как другие девчонки, крутиться не любила. Что там в зеркале этом Надя могла увидеть? Оспинки на лице (переболела ветрянкой в пять лет), белесые ресницы, светло-серые маленькие глазки, обычно именуемые поросячьими, коротко подстриженные волосы. В отличие от девчонок-одноклассниц Надя никогда не слышала, что она красивая или хотя бы хорошенькая. Нет, было – пару раз хорошенькой некоторые добросердечные люди называли. Хорошенькими, впрочем, у добросердечных и кошки, и шавки облезлые бывают. Родители же лишний раз по голове не гладили. Как школу окончила, сразу пошло-поехало. Медицинское училище, специальные курсы, Афганистан… Там-то ее впервые и назвали по отчеству, а ей всего двадцать первый год шел. Так и звали с тех пор Иннокентьевной, по-семейному, можно сказать. Только вот у самой Нади семьи до недавнего времени не было. Друзей-подруг опять же… Нет, кое с кем сдружилась в ДРА. Но опять же – скорее приятельскими были те отношения. То ли она себя самой стеснялась, то ли от природы была не слишком коммуникабельна… Ну сходила один раз Надя на танцы. Точнее, на дискотеку в местном доме культуры. Приезжий вокально-инструментальный ансамбль исполнял песню с такими вот точными и близкими для Нади словами:
Ну как вам непонятно, ребята,
Что красота лишь внешне приятна?
Не могут все на свете быть красивыми,
А счастье почему-то нужно всем.
Ох, как нужно… Стояла Надя одна-одинешенька в нарядном, недавно купленном в городе платье и туфельках на каблуке, но никто к ней не подходил и даже не смотрел в ее сторону. А ансамбль продолжал, давя по самому больному:
Не заменит внешность губ неярких нежность,
Маленького сердца большую доброту,
Преданность и верность не заменит внешность,