Омут
Шрифт:
— Негодная... развратница. — Цезуру между его словами заполнил, кажется, удар, шлепок по живому. Потом что-то глухо стукнулось об пол. Его колени, что ли? — Прости меня, о, прости меня, Мод, — услышал я внезапно. — Ты ударил меня. Ты причинил мне боль! Ты?
— Я не хотел этого. Прости меня. Я люблю тебя, Мод. Пожалуйста, прости меня, — рыдания с неудержимой силой прорвались сквозь бормотание, становясь все более ритмичными. Довольно долго ничего не было слышно, кроме этого плача, не похожего на плач мужчины.
И
— Ну, все, все, Джеймс, ну хватит плакать. Дорогой Джимми, я останусь с тобой. У нас еще будет хорошая жизнь...
Меня слегка пошатывало. Я слышал разговор у микрофона, вмонтированного в стену, за которой находится ад. Не замедляя шага, я прошел мимо запертой двери соседней комнаты, прошел коридором, холлом и верандой выбрался на лужайку. На черном небе все время что-то двигалось, мерцали какие-то отблески, длинные серые тени текли через зазубрины гор к морю, струились, подобно реке.
Я направился к месту, где гости поставили автомашины, и тут вспомнил, что моя-то машина припаркована на одной из улиц Нопэл-Велли. О черт! Как теперь поступить? Войдя снова в дом, через другую дверь, прямо в кухню, я увидел там то ли экономку, то ли кухарку. Миссис Стрэн, пожилая женщина с вытянутым лицом, поседевшими волосами и добрыми глазами, что-то готовила, суетясь около стоящей на плите кастрюли.
Она чуть не упала от страха, заслышав мои шаги.
— Господи! Как вы меня напугали...
— Прошу прощения. Я Арчер, друг Мод Слокум.
— О да, вы звонили, я помню. — Ее губы дрожали.
Я спросил:
— Как себя чувствует Кэти?
— С ней все в порядке. Я дала ей горячего молока, чтобы она уснула. Бедному ребенку нужен отдых после всех этих ужасов. Я не мог отказаться от своей ответственности за Кэти, хотя бы потому, что больше здесь никто не чувствовал такой ответственности. Я да вот миссис Стрэн. А родители полностью поглощены своей собственной войной, переговорами по поводу временного перемирия. Возможно, так было всегда в этой семье.
— Вы и впредь позаботитесь о Кэти? — спросил я миссис Стрэн.
Она ответила мне не без гордости:
— Я постоянно забочусь о ней, мистер Арчер. И она того стоит. Некоторые ее учителя говорят, что она гений.
— Насколько я понял, этот дом просто кишит гениями...
Тут же я покинул кухню, не давая миссис Стрэн развернуть дискуссию. Спустившись через кухонную дверь на лужайку перед домом, я увидел в темноте за гаражами какие-то вспышки. Вроде капель побелки, падающих с кисти. Видно, около бассейна все еще фотографировали.
Надсон вместе с тремя работниками своего ведомства осуществлял необходимые для следствия измерения. У кромки бассейна лежало тело, накрытое одеялом, терпеливо ожидающее, когда его заберут отсюда. Подводную подсветку не отключили, так что вода в глубине выглядела бледно-изумрудной, неспокойно мерцала, притягивая к себе.
Надсон увидел меня первым из группы. Когда я подошел ближе, спросил своим низким голосом:
— Ну, что она сказала? — и без перехода:
— Так будете сотрудничать с нами?
— Ее я не видел. Она заперлась в какой-то комнате со своим мужем.
Его ноздри раздувались, рот дергался в усмешке, непонятной, но, по-видимому, не относящейся ко мне.
— Я послал наши машины с передатчиками на поиски Ривиса. Вы могли бы помочь нам, раз уж вы его видели.
— Это несколько выходит за рамки моей компетенции, вы не считаете?
— Это уж вы знаток таких тонкостей. — Надсон повел плечами. — Но мне кажется, на вас лежит определенная ответственность...
— Возможно, и так... Не могли бы вы подбросить меня в город? Только не с Фрэнксом.
— Идет. — Надсон обернулся к фотографу, стоявшему на коленях около тела:
— Заканчиваете, Виновский?
— Да. Еще пара снимков. — Виновский скинул с трупа одеяло. — Надо, чтобы все было в ажуре, как того требует моя профессия.
— Возьмите с собой в город Арчера.
Виновский согласно кивнул. Потом изогнулся над телом, включил лампочку, прикрепленную к верхней части камеры. Белый магниевый свет выхватил из темноты мертвое лицо, белую, как известь, кожу. Обильная белесая пена запеклась у ноздрей и широко раскрытого рта. Мне вдруг вспомнились существа подводного мира... Но незакрытые зеленые глаза в полном изумлении глядели в темное небо — совсем по-человечески живо.
— Еще один снимок, — сказал фотограф и перешагнул через тело. — Смотри-ка, сейчас вылетит птичка.
Лампочка вспыхнула снова, еще раз осветив неподвижное лицо.
Глава 9
Большое, — новое и уродливое, — здание покрыли розовой штукатуркой.
Над боковым входом зажгли красным неоном: "Бойкое место". Стена почти слепая, если не считать дверь и пару круглых, вмонтированных в стену вентиляторов. Оттуда доносился изнутри шум: грохот оркестра, взявшего какой-то ускоренный темп, шарканье множества ног. Когда я, потянув за ручку, открыл тяжелую дверь, шум со всей силой ударил в уши.
На эстраде, удаленной от входа, группа молодых людей, одетых во фланелевые костюмы, усердно пыталась сломать фортепиано, гитару, тромбон, трубу и барабан. Фортепиано гремело от ужаса, тромбон ревел, труба пронзительно кричала. Гитара крошила хроматическую гамму и, не прожевывая, выплевывала все ее ступени горящими порциями. Парень-ударник колотил во все, что попадалось под руку: барабаны, подставки, тарелки, прикрепленные к полу, лупил по ножкам своего стула, по серебристо-хромовой подставке микрофона. На боку самого большого его барабана красовалась надпись: "Неистовая пятерка".