Он и она минус он и она

Соболева Лариса

– Н-да… – протянул Феликс, выпрямляясь. – Мы надолго застряли.

Шел третий час дня.

Тяжелые шторы плотно закрывали окно, не пропуская солнечные лучи, только поэтому удалось проспать чуть ли не до вечера. Платон еще спал, а Камилла тихонько поднялась, набросила легкий халатик и бесшумно выскользнула за дверь. Умывшись, она отправилась на кухню, понимая, что с мамой разговор будет непростой, но от него никуда не деться, стало быть, надо запастись терпением, выдержкой и пониманием. К счастью, Камилла не относится к вспыльчивым людям, внешне она всегда в ровном состоянии,

а что уж там у нее внутри – туда никому не проникнуть, включая родную мать.

Дачный дом, перешедший к матери от ее родителей, достраивался и перестраивался, когда водились деньги, оттого смотрится необычным, словно его собрали из коробочек разной величины. Мебель здесь повсюду старая, однако теплая, навевающая приятные воспоминания о том времени, когда были живы дедушка с бабушкой. Единственное по-настоящему большое помещение – кухня, совмещающая и столовую. Камилла присела за длинный стол, накрытый клетчатой скатертью, и потянулась к яблоку в вазе. Есть не стала, просто нюхала, августовские яблоки из сада удивительно пахнут. Надежда Артемовна жарила-парила у плиты и спиной почувствовала, что кто-то пришел, оглянулась и снова вернулась к своему занятию, спросив:

– Чай? Кофе?

– Кофе… если только с молоком, – сказала Камилла.

Мать поставила перед ней фаянсовую кружку:

– Молоко в холодильнике, сама возьми.

– Конечно, – смутилась Камилла.

Ее мама не прислуга – это она усвоила с детства, хотя Надежда Артемовна свои обязанности ни на кого не перекладывала, но у нее четко все распределено, от правил она не отступает. Ей сорок девять, да, она бабушка, но Ваню незнакомые люди принимают за ее сына, а не внука – Надежда Артемовна отлично сохранила красоту, фигуру, стать, модно одевается, а ведь могла согнуться «под ударами судьбы». Нет, только не она, характер у нее не просто железный, он из нержавеющей стали.

Платон и Камилла приехали ранним утром, разумеется, у матери глаза выкатились наружу, правда, ни одного вопроса она не задала. Дочь отправила Платона отдыхать, он едва держался на ногах, а сама вкратце рассказала, что произошло, ведь скрывать не имело смыла. Надежда Артемовна после длинной паузы, не задав ни одного дополнительного вопроса, выдавила всего четыре слова:

– Иди спать, завтра поговорим.

Сейчас Камилла пила кофе с молоком, стреляя глазами в прямую спину у плиты, в небрежно закрученные пряди на затылке, но не решаясь вернуться к главной теме. Ей и Платону очень нужна помощь, вопрос только – какая? Смешно, Камилла всегда боялась матери, еще смешнее то, что Надежда Артемовна никогда пальцем ее не тронула, голос повышала в исключительных случаях. Наверно выдержкой она в маму, а вот твердости в характере не переняла, не унаследовала и ее разумности, и категоричности, Камилла совсем другая.

– И давно это у вас? – спросила Надежда Артемовна

Тут и козе понятно, о чем вопрос, Камилла, еще когда ехала сюда в машине с Платоном, решила быть с матерю честной до конца, поэтому скрывать не стала:

– Три года.

– М! Три… И конечно, вы не птичек считали на ветках в квартире Платона. Целых три года наставляли рога своим вторым половинам, но ни Костя, ни жена Платона не догадывались. Молодцы, крутые конспирологи – разумеется, это не похвала. Про Ваньку он знает?

– Да. Высчитал.

– Вот как! Высчитал, значит.

Надежда Артемовна выключила

плиту и, наконец-то, повернулась лицом к дочери. Камилла чутко уловила сдерживаемый гнев в интонации матери, что случалось крайне редко, но все-таки случалось, и опустила ниже голову, слушая чеканку из слов:

– Оказывается, он арифметику знает. Ты сказала ему о беременности, когда было три месяца, остальные месяцы до появления Ваньки подсчитать – пара пустяков. А ты не припомнила ему, что он тебе сказал тогда? Я, например, помню твои слезы, отчаяние, желание сидеть в комнате с задернутыми шторами. Помню, как я боялась оставлять тебя одну, чтобы ты не натворила глупостей…

– Мама! Мне двадцати не было, а ему…

– А ему было двадцать четыре, вполне себе возраст для мужчины зрелый, чтобы брать на себя ответственность.

– Платон сто раз пожалел…

– И почему же не бросил свою нелюбимую жену? Ведь изменяют, когда не любят, я правильно понимаю? Так почему?

– Потому что я запрещала. Я не могла бросить Костика.

– У… как у вас все запущено, – протянула Надежда Артемовна с иронией. – Неужели тебя устраивало положение любовницы человека, который один раз уже предал? Значит, бросить Константина ты не могла, но спокойно изменяла мужу. Тебе не кажется, что твоя позиция аморальна, оскорбительна? Все же Костя взял тебя с чужим ребенком, холил, баловал, Ваньку любил…

– Поэтому и не бросала его, не хотела причинять боль.

Мать оперлась ладонями о стол и наклонилась к дочери, пытаясь заглянуть ей в лицо, но та не поднимала головы.

– А может, причина другая? – спросила.

– Какая?

Вот и подняла личико Камилла, Надежде Артемовне важно видеть глаза дочери, кстати, они у нее такие же, как у матери.

– Ты знала: Платон ненадежный, в любой миг может положить конец вашим отношениям, потому и не бросала Константина – надежного, любящего, верного.

– Нет, мама… – попробовала возразить Камилла.

– Да, – не захотела слушать возражения Надежда Артемовна. – Не верю, что можно легко простить подлость.

Неизвестно, до каких границ дошел бы невеселый диалог, как правило, подобные разговоры приводят к отчуждению и размолвке, внезапно раздавшийся голос Платона, наверное, спас ситуацию:

– Добрый день.

Надежда Артемовна выпрямилась, обернулась, задержала сканирующий взгляд на незваном, да и нежеланном госте, после, идя к плите, проворчала:

– Добрый? После ваших утренних вестей? Думаю, добрых дней нам теперь долго не видать. Садись, Платон, что бы ни произошло, а мозг работает лучше, когда тело сыто.

– А Ваня? Где он? – подала голос Камилла, удачно убежав от предыдущей скользкой и опасной темы.

– Четвертый час, Ваня давно пообедал, – бросила через плечо Надежда Артемовна. – Скоро прибежит за перекусом.

Тем временем Платон сел рядом с Камиллой, не решившись поцеловать ее хотя бы в щеку, но положил на кисть руки свою ладонь. Надежда Артемовна поставила на стол салат, котлеты, супницу, сама села напротив, переплетя пальцы и уткнув в этот замок нос, переводила глаза с дочери на Платона и обратно на дочь. Некомфортно сидеть под зорким оком предположительно будущей тещи, при условии, что повезет вырваться из жутких обстоятельств, а уж обедать – кусок в рот не полезет. Платон решил наладить хоть какой-то контакт с женщиной, от которой волны негатива обдавали обоих беглецов: