Он любил вас. Девушка из Пантикапея (сборник).

Давыдов Исай

Федор помнит, как сразу после Женевского совещания шли по улицам первые манифестации добровольцев. Шли длинные, бесконечные колонны людей, каждый из которых готов был лететь к болиду. В этих колоннах были и женщины, и мальчишки, и даже школьницы с косичками. Потом манифестации прекратились. Потому что они отнимали у людей много времени, а время было дорого.

Но, когда прекратились манифестации, во все руководящие учреждения страны повалили письма. Миллионы людей предлагали себя в качестве космонавтов. Письма эти шли в Москву со всех концов мира. Не было, кажется,

на карте такой страны, в которой не объявились бы добровольцы. ТАСС пришлось тогда выступить со специальным сообщением. В нем говорилось, что по решению Советского правительства к болиду полетит только гражданин СССР. Но и после этого сообщения приходили письма Дэза рубежа. Не все слышали это сообщение. Не все верили ему. Не все считали его справедливым. А Федор так и не написал заявления… И никто из наших космонавтов, кажется, не писал таких заявлений. Это было бы, наверно, просто не по-товарищески. Ведь каждый из космонавтов хотел лететь. И ни у кого не было оснований считать своих товарищей трусами. И еще; все они прекрасно понимали, что полетит кто-то из них, а не из тех добровольцев, которые толпами идут по улице. И сейчас еще идут и идут в Москву письма от добровольцев. Их уже не читают. Их невозможно прочитать все. Их сразу отправляют в Музей космонавтики.

Одно время по призыву какой-то молодежной организации добровольцы начали носить голубые повязки на рукаве. Но уже через несколько дней этих повязок стало так невероятно много, что они потеряли всякий смысл.

Повязки исчезли. И вот недавно стали появляться такие фанерные доски у подъездов жилых домов, у заводских проходных, в учрежденческих вестибюлях. Наверно, скоро не будет такого подъезда, где не висела бы фанерная доска с надписью.

И тогда их снимут. Как сняли повязки.

И появится что-нибудь другое.

Потому что люди изобретательны. И настойчивы.

Лететь хотят миллионы.

А полетит один.

И почему-то Федор все еще верит, что этот один — будет он. Не кто-нибудь другой, а только он. Ася медленно идет рядом. И прижимается щекой к его плечу. И молча глядит на нарядную вечернюю Москву. Ее родную Москву.

А Москва шуршит по асфальту шинами, шелестит широкими листьями лип, играет неоновыми рекламами, шепчется нежными губами влюбленных, пришедших на вечерние свидания.

18

— Федя, а ты не знаешь, кто полетит к этому болиду?

— Не знаю, Асенька… Этого пока никто не знает.

— Почему?

— Еще не решено.

— Но ведь не ты?

— Ты же понимаешь… Каждый был бы счастлив, если бы это доверили ему…

— Это я понимаю!.. Я бы даже предложила себя, если бы это имело смысл… Я только спрашиваю…

— Федя?

— Я, Сергей Михалыч. Доброе утро.

— Здравствуй, Федя… Я вот почему так рано позвонил… Мне только что сообщили… Ну, в общем, тебя сегодня утром могут вызвать на Президиум ЦК… Я хотел тебя предупредить…

— А зачем, Сергей Михалыч? Вы не знаете?

— Видимо, решают — кто… Понимаешь?

— Да.

— Так что приготовься…

— Я всегда готов… Как юный пионер…

— Рад слышать.

— Когда могут вызвать?

— Не знаю. Тебе позвонят.

— Мне ждать дома?

— Зачем? Приходи в обычное время в отдел. Тебя разыщут… Ну, пока…

— Ася… К нам завтра приедет мама… Дня на три.

— Хорошо… Я все приготовлю… А знаешь, мне почему-то немного стыдно перед ней…

— За что?

— Ну, за то, что у нас все так… быстро, что ли…

— Чепуха! Наоборот — медленно.

— А когда мы съездим к моим, Федя?

— Я сейчас не могу уехать. Никак. Меня не отпустят. Может, они к нам приедут?

— Нет! Они первые не приедут. Первый должен ты.

— Тогда придется подождать, Асенька.

— Долго?

— Не знаю. Это от меня не зависит.

— Ну хоть примерно — сколько?

— Даже примерно не знаю.

— Но как только сможешь, съездим? Хоть на три дня!.. Хорошо?

— Конечно, съездим!

19

— Я завтра уезжаю, Асенька.

— Куда?

— Далеко… Очередная тренировка.

— И надолго?

— Видимо, надолго.

— На неделю?

— Что ты… Глупенькая… Мы в таких случаях уезжаем не меньше чем на три месяца.

— Я без тебя не смогу столько… Просто не смогу, Федя… Мы ведь еще ни разу не расставались…

— Ничего, Привыкнешь… Человек ко всему привыкает… Это ведь неизбежно…

— А мне нельзя туда?.. Ну хоть где-нибудь рядышком! Чтоб хоть по воскресеньям тебя видеть!..

— Нельзя, Ася… Туда женам нельзя… Даже рядышком…

— А если космонавт — женщина?.. Мужу можно?

— Тоже нельзя… Если, конечно, он сам не космонавт.

— А там есть какие-нибудь женщины?

— Есть… Они там работают.

— И они красивые?

— Есть и красивые.

— Хм…

— Глупая!.. Ведь лучше тебя нет!

— А я ничего и не говорю.

— Ну, думаешь.

— И не думаю! Я ведь понимаю, что ты мог бы жениться и на тех женщинах… Если бы захотел…

— Не мог бы!.. Я мог жениться только на тебе!..

— Федя…

— Что?

— Мы так и не съездили к моим…

— Ты же сама видишь, какое сейчас время…

— Да… Конечно… А все-таки обидно… Как будто я их обокрала… Они у меня хорошие… И они все стерпят… И ничего не скажут… Только я знаю, что мама будет уходить в ванную плакать… А папа будет курить… Одну за другой… Мама почему-то всегда уходит плакать в ванную…

— Ну, что я могу сделать, Асенька?.. Хочешь, я напишу им еще одно письмо?

— Напиши… Только не здесь… Оттуда… Пока ты здесь, я хочу, чтобы ты каждую минутку был со мной…

— Хорошо… Я напишу им оттуда в первый же день.

— И мне тоже пиши… Как можно чаще… И звони… Ладно?

— Я буду писать и звонить тебе каждый день, в который только можно будет писать и звонить.

— Федь… А почему ты не сказал мне раньше, что ты туда поедешь? Ведь ты раньше знал…

— А зачем?.. Ты бы только лишние дни мучилась… И потом ведь знаешь, как у нас?.. Иногда все меняется в последнюю минуту…

— А кто полетит к болиду — еще не решено?

— Пока нет.

— А ведь пора уже.