Он мой, а прочее неважно
Шрифт:
— Так ведь я ещё не всё рассказал. Дом они построили. Сами. Машину новую купили. Дочке помогли дом построить. Сыну квартиру оставили.
Живут душа в душу два десятка лет. Судьба их испытывала, может, направляла.
Нашли ведь они друг друга и счастье своё. Не всем это даётся. Чаще мимо фортуны проскакивают, мечтая о чём-то невозможном, несбыточном.
Что касается обмана, народная мудрость давно и прочно определила: не рой другому яму, сам в неё попадёшь. Вот ты, например, знаком хоть с одним вором? Нет. А не задумывался, почему?
Наверно повода не даёшь. Потому думаю, что слова, которые произносишь, никак не соответствуют твоим внутренним убеждениям.
Лжец, мошенник и вор питаются пороками и слабостями человека: алчностью, похотью, тщеславием, завистью, честолюбием. И конечно доверчивостью.
Нечем ему честность, добродетель и искренность победить.
Воспользоваться доверчивостью не сложно, но недолго, а пороки можно доить вечно.
Человек обычно сам себя наказывает. Любой, кого обманули, сам жил мечтой получить что-то даром.
Думаю, так…
Незабудки на память
“Кто ошибётся, кто угадает — разное счастье нам выпадает. Часто простое кажется вздорным, чёрное — белым, белое — чёрным. Мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает! Я за тобою следую тенью, я привыкаю к несовпаденью. Я привыкаю, я тебе рада! Ты не узнаешь, да и не надо! Ты не узнаешь и не поможешь, что не сложилось — вместе не сложишь! Счастье — такая трудная штука: то дальнозорко, то близоруко. Часто простое кажется вздорным, чёрное — белым, белое — чёрным”
На диване, застеленном тёмно-коричневым покрывалом, занавешенной наглухо плотными шторами из того же самого материала, что и накидка на диване, сидит с потерянным бледным лицом женщина.
В её глазах блестят искорки проступающих слезинок. Повлажневшие, они смотрят на экран телевизора, где идёт кинофильм “Большая перемена” и ничего не видят.
Она сентиментальна и очень чувствительна. Слова и мелодия песни пробудили в памяти вихрь воспоминаний.
Картинка в телевизоре расплывается, сквозь неё неясными контурами проступают силуэты танцующей пары… Она и Павлик: смешной, несуразный, рыжий… Совсем рыжий. Смешной. И совсем неинтересный.
Во всяком случае, тогда это виделось именно так.
Сколько же лет прошло…
И было-то всё это лишь мимолётным эпизодом: маленьким незначительным событием, не затронувшим казалось бы ни одной душевной струны.
Подошёл мальчишка, пригласил танцевать.
Робел, откровенно стеснялся, боялся даже руку на плечо положить. Отводил взгляд в сторону, стоило только Яне на него посмотреть, и краснел.
Представляете, красное от смущения лицо на рыжем фоне?
Он выглядел ошпаренным.
Это было очень смешно, но трогательно.
Девушка едва сдерживалась. Чтобы не рассмеяться.
Тогда отчего эти несколько картинок раз за разом всплывают
Танцевальный зал городского клуба. Возбуждённая молодёжь толпилась и переговаривалась полушёпотом, стоя возле стен.
Разноцветные девочки в кримпленовых и шёлковых платьишках, закрывающих коленки, с бантиками и косами, (короткие волосы считались неприличными), стояли тихо, неприметными стайками, стараясь не привлекать внимания.
Мальчишки в это время прихорашивались в туалете, причёсываясь всей командой одной расчёской, пили из горлышка “Агдам” и “Кавказ”. Для храбрости, чтобы не робеть при виде весьма недурных ровесниц, ждущих, когда их пригласят на медленный танец.
Шейк и твист тогда танцевали все. Прыгали, обливаясь потом, кривлялись, кто как умел, подражая самым активным выдумщикам, потому, что весело и можно слегка хулиганить, извиваясь, крича и прыгая вразнобой, чувствуя свободу. На то и танцы.
Квалификация танцующего, его умение, не имеют значения. Главное эпатаж, способность привлечь внимание противоположной стороны.
Все с нетерпением ждали медленный танец, дающий возможность и шанс прижаться, ощутить живое тело партнёра в танце, слиться с ним в едином дыхании, ощутить прилив энергии и чего-то ещё, наполняющего эмоциями.
Не имеет значения, вальс это, танго или нечто иное. Главное, чтобы была возможность потоптаться, обхватив партёра, прижаться к нему как можно теснее, войти в разговорный контакт.
Непременно хочется чувствовать его тепло, пульсацию разгорячённой крови и некое единение, способное вскружить голову.
В танце можно вести себя относительно вольно, например, поцеловать в щёчку. Это допустимо — все так делают.
Зазвучала очередная мелодия, приглашающая к парному танцу. Мальчишки зашевелились, спешили пригласить приглянувшихся девочек.
Отказывали редко, по большей части с удовольствием соглашались. Не так много возможностей в те годы было развлечься и отдохнуть.
“Оглянись, незнакомый прохожий, Мне твой взгляд неподкупный знаком. Может я это, только моложе, Не всегда мы себя узнаём. Ничто на земле не проходит бесследно, И юность ушедшая всё же бессмертна. Как молоды мы были, Как молоды мы были, Как искренне любили, как верили в себя… “ — прочувствованно пел Александр Градский.
Рука партнёра уже не на плече, другая прижимает к себе, по-хозяйски устроившись чуть ниже спины, вспотевшими от вожделения руками.
Сопротивления нет, зато есть некие неосознанные желания, не вполне оформленные, но яркие.
У мальчишек мечты. Размытые, неосознанные.
Девчонки тоже грезят, но в несколько ином направлении. Им хочется любви и обхождения.
— Генка дурак, взял и поцеловал! Я его просила? — заливается слезами Света, — давайте уйдём отсюда. — Мальчишки совсем совесть потеряли. Не дай им отпор — на глазах у всех под блузку полезут, — вторит ей Верочка.