Он, она и ...собака
Шрифт:
— Существуют выдающиеся тромбонисты, но не звезды. Труба, саксофон — разумеется, но тромбон никогда не получал того, что по праву заслужил. Тромбон — инструмент, хранящий свою тайну. Для французского рожка написана классическая музыка, для трубы есть духовые оркестры и марши, труба и саксофон звучат повсюду, постоянно. Но тромбон? Забытый инструмент, тихий, душевный, духовный брат трубы…
Его страстность завораживала.
— Ну как, хотите послушать? Их там пять — Хэмптон собрал квинтет. Это будет необычайно. Я подумал, поскольку вы испытываете такой интерес, возможно, вам захочется послушать.
— Э-э… да, конечно, но…
— Сегодня вечером?
— Сегодня? — Подумав секунду, она вспомнила кое-что и с досадой хлопнула себя по бедру. — О нет, сегодня вечером не могу!
Клэр должна прийти в гости, а она никогда не жертвовала подругой ради парня. Даже такого парня.
— Хорошо, тогда завтра? Они выступают несколько дней. Первый выход в девять. Мы могли бы сначала поужинать.
О Боже! Господи Иисусе! О да! Солнце едва поднялось над верхушками деревьев, и она почувствовала на лице тепло солнечных лучей. Собаки радостно фыркали, нюхая свежий утренний воздух, и будь она чуть наивнее, могла бы сказать — да, это и есть жизнь! Отличное утро. Смотреть! Видеть! Жизнь кажется бесконечной!
— Что ж… — Это все, что она смогла выговорить. Они уже добрались до западной оконечности парка.
— Ваше «что ж» можно воспринять как «да»?
— Что ж, ладно, — повторила она.
— Я считаю это согласием. Заехать за вами? Нужно было думать быстро: очень не хотелось, чтобы свидание стало, так сказать, «поцелуем смерти».
— Может, встретимся прямо там?
— А вы точно найдете? Семь — одиннадцать, север, маленькое уютное местечко. В семь тридцать пойдет?
— Семь — одиннадцать? — Она смутилась и покраснела, устыдившись незнания Виллиджа.
— Угол Седьмой авеню и Одиннадцатой улицы, — улыбнулся он.
Она кивнула.
— В семь тридцать, — повторила Нина, не выходя из восторженного, пугающего, окончательного ступора.
— Отлично. А сейчас мне нужно идти. Некоторым, как известно, приходится зарабатывать на жизнь. — Он улыбнулся, поддразнивая. — Просто шутка. — И чуть коснулся ладонью ее руки. — До завтра, да? Ночь тромбонов!
Нина погладила место, которого касалась его рука, и протянула:
— Ага…
И мгновенно превратилась в озабоченную свиданием, помешанную на нем и страдающую «свиданофобией» идиотку. Она взгромоздила свидание с Дэниелом на головокружительно высокий пьедестал, сравнимый по высоте разве что с Эверестом, на такой высоте даже трудно дышать. Один неверный шаг — и падение. К любви и/или смерти.
А Дэниел с Сидом развернулись и побежали дальше, вскоре совсем скрывшись из виду. Впрочем, у Нины было время обернуться, чтобы посмотреть, как двигается под шортами его тело, на его мускулистые ноги и плечи, а потом глубоко вздохнуть, прикрыть глаза и представить, как он обнимает ее, целует и….белый собачий батальон быстро привел ее в чувство, и они засеменили по домам.
Он несся быстрее ветра, будто и не было пяти миль позади. И чувствовал душевный подъем, хотя едва ли понимал, что это такое; в последний раз подобное он испытывал только в колледже. И волнение, хотя и в этом не разбирался — так давно не позволял себе отдаться на волю чувств. Какая странная женщина, думал он. Но такая прекрасная в окружении белых собачек. Что-то в ней — сильные руки, очаровательные глаза, губы, неожиданная ранимость, открытость — поражало и лишало разума. О, это ведь не то, что он думает, правда? Не сейчас, не в роли
А может, она готова встретиться с ним только потому, что считает его Дэниелом! Дэниелом с фотографий, с гламурной квартирой, с показательной собакой?
Кстати, как она узнала, что Дэниел — адвокат? Может, болтун-привратник Пит проговорился? Или прочла сообщения на автоответчике или почту, или по множеству мелочей в квартире догадалась? Хорошо, что он осторожен и скрывает свои подлинные имя и профессию. Но она рылась в шкафу. Открывала футляр с тромбоном. Брала в рот мундштук. Лежала в его ванне. Кто знает, на что еще способна эта Нина? Может, для нее нет барьеров?
Единственное, в чем он был уверен, — в следующий раз он хочет лежать в этой ванне вместе с ней.
Когда Нина закончила прогулку с собаками и развела их по домам, ее ноги кровоточили в семи местах. Три ранки на правой ноге, четыре на левой. Сидя на краю кровати, она промывала их перекисью водорода, заклеивала пластырем и размышляла, какая же она все-таки идиотка, а Сэм преданно вылизывал ей пятки. Да, Дэниел обратил на нее внимание — надо быть Хелен Келлер [15] , чтобы ее не заметить, — но ему известно о ванне. И о тромбоне.
15
Известная американская писательница.
Но он ведь пригласил ее на свидание. Она сумела этого добиться. «Теперь постарайся не изгадить все дело!» — критически заметила она, как будто была собственной мамочкой.
Нина сделала глубокий вдох, припоминая мускусный запах футболки в его шкафу.
Глава 13
Вечером Клэр пришла к Нине на ужин. Они ели зажаренного на гриле окуня, персики, кукурузу, запивали «короной» с лаймом. Облокотившись на кирпичный парапет, они смотрели, как толпы людей с пледами, корзинками для пикника шли в парк послушать в исполнении Нью-Йоркского филармонического оркестра Моцарта, Шуберта и, конечно же, Пятую симфонию Бетховена как финал шоу фейерверков. Подруги слушали ночь — над головой низко и шумно летали вертолеты, на улицах внизу завывали сирены, звучала музыка — и наслаждались ароматом свежего ночного ветерка.
— Он играет на тромбоне, — сообщила Нина.
— Да ты что? — удивилась Клэр. — Ох, что случилось с твоими ногами?
— Новые босоножки. Я нашла инструмент в его шкафу.
— Эй, тебя арестуют. А потом посадят в тюрьму и заставят носить оранжевый комбинезон, и тебя изнасилует…
— Правда?
Клэр расхохоталась:
— Беззубая шестидесятилетняя старуха с татуировкой на плече «Кто твой папочка?»!
— Расскажи мне о прослушивании.