Он, она и три кота
Шрифт:
— А нам? — Лешка вперил в меня темный взгляд.
— Реально есть куда? Мне так плохо ещё никогда не было. Даже когда ты ушёл.
— Я не уходил.
— У каждого своя правда, — я ухватилась за его взгляд. Только не отведи глаз. Только не отведи. — Пусть Богдан живет во лжи. Пусть хоть кто-то в нашей семье ещё поживет счастливо.
10.3 "Не надо"
Водка действительно оказалась несъедобной, но я выпила обе рюмки. Не чокаясь сама с собой. Мы уже все чокнулись. Молча разминулись с Лешкой на пороге ванной комнаты и так же молча
— Думаешь, она у Саши? — спросил Лешка тихо, продолжая смотреть в окно, если все же лежал с открытыми глазами.
— Я не хочу ничего думать.
И больше я ничего не добавила. О чем говорить? Говорить не о чем: у неё свой мир в голове без царя, у нас с Лешкой — свой, и ещё не факт, что общий.
— Можно тебя обнять?
— Нет.
И он остался ко мне спиной, впервые вняв моему отказу с первого раза.
— А если бы Оливка не ушла от Саши, ты бы осталась с этим твоим…
Он не договорил, но я и так знаю весь его нецензурный запас слов.
— Не знаю. Скорее всего да, пока бы сам не отвалился. Даже пиявки отваливаются. И банные листы. Лёша, спи уже ради Бога. Не доставай меня. Хоть ты не доставай.
— Думаешь, я могу об этом не думать?
— Думай, что хочешь, только молчи. И из всего, что мы сделали, этот мальчик — самое невинное прегрешение. От него никому не было плохо. До того, как… Ну, ты понял…
— Нет, не понял…
Он повернулся ко мне лицом, но я осталась к нему спиной.
— Лёша, хватит из пустого в порожний. Я с ним спала и ничего более, а он начал мне в любви признаваться и замуж звать.
Я попыталась хихикнуть, но не смогла.
— Я не знаю, чему верить, а чему нет, поэтому он и на пушечный выстрел не должен подходить к Оливке. Она кажется злой, а на самом деле она просто жутко обиженная на всех. На нас в первую очередь. Ну и на этого Сергея… Лёша, убери руки!
И он убрал, а я ещё ближе приблизилась к краю и к пропасти, в которую можно свалиться, сказав что-то необдуманное нашей дочке. Сейчас нет ничего более важного. Ее папашка подождёт. Я его тринадцать лет ждала!
Утром он встал первым. Даже вспомнил, как заваривать кофе, но для меня вставил в кофемашину лишь капсулу. Типа хотел, чтобы не остыл. Я не смотрела ему в глаза. Не хотелось вопросов «Ну что?» На них есть пока лишь один ответ «А ничего!» Что делать и как быть? — вопросы для русского человека изначально риторические. Проще ничего не делать, чем наломать ещё больше дров.
Я написала Оливке сообщение с одной лишь фразой: у тебя все хорошо? Тут же пришел ответ «Да», а потом приписка «Скажи папе, что Саша съехал, и он может разорвать контракт на квартиру». А ты где будешь жить? В ответ тишина. У неё есть квартира. Комната в квартире — я знаю. И она может привести в неё не только кота. Но она же этого не сделает… А сделает — я съеду. Куда угодно!
— Мы должны радоваться? — спросил Лешка, узнав про полный разрыв с Сашей.
— Никто никому ничего не должен.
Я уткнулась в чашку с ровной пенкой. Лешка пододвинул ко мне крекер с сыром-бри.
— Мы должны. Мы — родители.
— Вспомнил да только поздно.
Я откусила от крекера и сыра и вернула бутерброд на общее блюдо: Лешка не побрезгует.
— Я всю жизнь вас обеспечивал деньгами. Почему же вы не смогли обеспечить меня семейным уютом?
— Вы — это я?
— Вы — это ты и наша дочь. Которая была все-таки твоей.
Он отвернулся в сторону прихожей, точно мыслями уже уходил, не закончив завтрак. Насовсем? Это еще под большим вопросом.
— Не знаю… — выдохнул мимо меня, не повернув головы. — Все беспросветно как-то у нас. Мне показалось, я выбрался из болота на кочку. Рано радовался. Кажется, у нас никогда ничего не получится.
— Хочешь уйти?
Мысль не показалась мне страшной. Она была скорее очевидной.
— Мне некуда идти. Я подал на развод, забыла?
— Сними себе жильё.
— Не пустишь к себе? — теперь он смотрел уже на меня. — А кто с Шариком гулять будет?
Я рассмеялась — легко и просто. Да, вся наша жизнь — большая глупость.
— Закажешь сервис по выгулу собак. В чем проблема?
Снова смотрим друг другу в глаза, будто ночи и не было. Утро точно не добавило нам мудрости. Если только отсыпало терпения от щедрот своих. Или мы просто тормоза по жизни. Вот перестройка у нас так и не перестраивается.
— В тебе. Я уходил к тебе.
Я уставилась в окно: ничего, кроме зеленой листвы. А, кажется, ещё недавно деревья не были такими высокими.
— Не гони коней, Лёша. Давай в кой-то веке подумаем об Оливке. Иди на работу. А я займусь домашней работой.
— Позвонишь ему?
— А ты ревнуешь?
— А надо?
— Не надо.
— Вот и славно, — Лёшка поднялся из-за стола. — Спасибо за завтрак.
— На здоровье.
10.4 "Дурни!"
Закрыв за Лешкой дверь, я почувствовала необъяснимую потребность подойти к окну. Не проверить, уехал ли он, а… Да, точно! Взглянуть на букеты, которые вдруг показались мне для третьего дня слишком уж пожухлыми. О, Боже… Букеты похудели, потому что их… Объели, да? На подоконнике, конечно, валялись лепестки, но не в должном количестве.
— И вы, Бруты?
То есть коты, решили доконать меня окончательно. Ведь не тронулись же умом одновременно, а кому-то одному с такими пухлыми букетами было б не справиться. Никогда не жрали ни мой тмин, ни мой базилик — биологически чистые, а тут позарились на магазинные лепестки… Точно решили таким своеобразным образом выразить своё фи относительно всей ситуации. Да согласная я, согласная! Схватила оба букета, наплевав на колкость, и бросила в мусорное ведро. Сейчас вот спущу в мусоропровод и хватит, хватит трепать себе нервы без повода. Повод есть один — дочь. И только!