Он же капрал Вудсток
Шрифт:
Описать в общих словах «Дуглас» для Вудстока дело нетрудное. Но разговор об авиации таит в себе опасные воздушные ямы.
— С какой скоростью вы летели? — спросил капитан.
— Около... около ста пятидесяти — двухсот миль в час.
Он чуть было не дал ответ в километрах (триста пятьдесят километров в час), и это погубило бы его. Ведь англичане не пользуются метрической системой. Голова работала как арифмометр. Дальность полета у «Дугласа» 2400 километров. Сколько в милях?..
— На какой высоте перелетали через Ла-Манш?
В этом вопросе майора сразу две
— Ла-Манш? — переспрашивает Вудсток, поднимая брови. — О, вы имеете в виду Английский канал? Мы пересекли его на высоте не менее шести с половиной тысяч футов.
Да, именно так, капрал Вудсток! Именно «Английский канал» и именно футы, а не метры!
— Не помните ли вы мощность моторов? — продолжает допрос капитан.
— Я спросил об этом пилота: каждый мотор — тысяча двести «эйч пи».
«Эйч-пи» — лошадиные силы.
Отвечает Вудсток по-прежнему гладко, а в голове рой вопросов, обгоняющих вопросы его «следователей»: как по-английски «кабина экипажа»? «Ах да! «Cockpit»... Это он помнит, а вот как по-английски «вытяжной фал», он никогда не знал; значит, надо лучше не вспоминать о парашюте...
— Какая температура была в Лондоне, когда вы вылетали?
— Точно не знаю. Днем было около пятидесяти градусов.
Молодец, капрал! Вовремя вспомнил о Фаренгейте. И вновь неожиданный вопрос:
— А сколько литров бензина потребляет в час «Дуглас»?
— Сколько британских и имперских галлонов? Да разве я знаю! Мы летели с четырьмя дополнительными бензобаками. Я не заметил, чтобы наших летчиков волновала проблема горючего...
Должна быть, обязательно должна быть такая деталь, которую узнаешь только после полета на «Дугласе»! Такая деталь сыграет роль козыря в этой смертельно опасной игре! Вот она, эта деталь!
— Сначала полет шел хорошо, — произносит задумчиво Вудсток, заложив ногу на ногу. — Временами по всему корпусу самолета пробегала дрожь. Я спросил командира, что это такое. Тот ответил, что так всегда бывает, когда моторы «Дугласа» работают синхронно. — Деталь сработала. — А потом где-то севернее Колона... — Вудсток не забывает произнести название этого города не «Кёльн», а «Колон», по-английски. — Да, севернее Колона угодили мы в грозовой фронт. Шли над десятибалльной облачностью. Началась болтанка, качка килевая и бортовая. Давление в ушах то повышалось, то понижалось, то нас подбросит на жесткой скамье, то пригвоздит к ней, расплющив зад. Воздушный поток за иллюминатором то ревел, то переходил на шепот. Виски стучали, ладони стали мокрыми, похоже было, что укачивает, — продолжает Вудсток, делая вид, что увлекся воспоминанием незабываемого для всякого десантника ночного перелета.
— А луна светила слева от вас или справа? — ввернул коварный вопрос пан майор.
— Луну мы увидели слева, когда миновали грозовой фронт, — без запинки отвечает Вудсток. В последний раз, когда он летел в тыл к немцам, луна светила справа по борту самолета.
— Представляю себе волнение экипажа: стрелки приборов мечутся точно сумасшедшие, в наушниках моего коллеги-радиста этакое шипение и треск, будто дьявол яичницу с беконом поджаривает.
— В какое время это произошло?
Новый подвох со стороны пана майора. Каждым вопросом копает он могилу Вудстоку.
— В двадцать три тридцать мы вошли в грозовой фронт...
— По какому времени? — Голос пана майора едва заметно напрягался.
— По Гриничу, конечно...
— По Гринвичу, — пытается внести поправку Шиманский.
— Мы говорим, по Гриничу... Крылья обледенели, пропеллеры тоже, наверное... Меня пот прошибает при одном воспоминании об этом! — Вудсток усмехается, смахивая пот с лоснящегося лба. — Натерпелись мы страху! Высота падала с каждой минутой... Альтиметр показывал пять тысяч футов. Позади остаются города Кассель, Халле, Лейпциг, Торгау... «Дуглас» брыкался, как мустанг под ковбоем в цирке «Дикого Запада»! Стрелки на моих часах прилипли к циферблату...
Пан майор перегибается через стол:
— Пан капрал позволит взглянуть?
— Что? О, понимаю! Я чуть не разбил их при прыжке, когда мы вышли на высоте пятисот футов из облачности. Тут-то, севернее Бреслау, над городом Требниц нас и сбила зенитка «джерри», немцев, значит...
— «Омега»? — полувопросительно выговаривает майор, поднимая глаза с часов на Вудстока.
— Да, перед вылетом нас одели во все немецкое, вплоть до белья, но часы дали швейцарские.
— Я вижу, ваши часы показывают время по Гринвичу, — проговорил Шиманский. — А мы ставим время по-берлински. Час разницы.
— Мне ведь надо связываться с Лондоном, — сказал капрал.
— А какие марки английских часов вы прежде носили? — чересчур торопливо спрашивает Шиманский.
Две или три секунды борется Вудсток с отчаянной паникой. Эта паника так глубоко спрятана внутри, что по его глазам ее обнаружить никак нельзя. В первые две-три секунды Вудстоку кажется, что ему не удастся вырваться из расставленных для него сетей: никогда не приходилось ему носить часов английской марки. Но на третьей секунде его выручает память. Ответ готов. Ведь его отец носил такие часы в Англии...
— «Аккьюрист». Анкер на пятнадцати камнях, мистер Шиманский, позолоченный корпус.
— «Аккьюрист»? — переспрашивает Шиманский. — По-моему, это швейцарские часы.
— Пожалуй, — охотно соглашается Вудсток, гася сигарету в пепельнице. У нас на всех часах написано, будто они швейцарские...
— Сколько они стоили? — усердствует пан Шиманский.
— Недорого. Фунтов пять, — пожимает плечами Вудсток. Работай, работай, воображение! — Мне подарил их отец на день рождения. Кажется, он купил их у часовщика на Риджент-стрит. Трехлетняя гарантия.
— О, я знаю этого часовщика, — оживляется Шиманский. — Он торгует только мужскими часами.
— Вы ошибаетесь, мистер. Этот магазин фирмы «Лоуренс Седер энд компани» торгует любыми часами, а также ювелирными изделиями.
— Верно, верно, теперь припоминаю... Это недалеко от универсального магазина «Либерти энд компани».
Этот лиса Шиманский отлично знал, о каком магазине идет речь: на Риджент-стрит в Лондоне бывает каждый приезжий.
— А часы другой английской марки вам не приходилось носить?