Она принадлежит мне
Шрифт:
— Нет. А как ты узнал про семейные интриги главы La Amapola? Не думаю, что это всё было на всеобщем обозрении.
— Он сам мне рассказал. Я просто не думал, что ты выживешь.
— Что? — его слова привели меня в полный шок. — Он хотел убить и меня?
— Да. Да, вообще у них дела плохо пошли, и он перестал думать головой.
— Я так полагаю из-за вас? Что было дальше?
— Несмотря на то, что мы узнали всю важную информацию: мы оказываемся в жёсткой гонке со временем. Надо делать всё быстро, пока La Amapola не узнает, что мы знаем. Алев должен заключать опасные союзы, использовать политические прикрытия и противостоять
Я вздохнула, пытаясь переварить всю информацию.
— Есть ещё что-то, что ты скрыл от меня?
Он опустил голову вниз.
— Ты была без сознания дольше, чем я сказал. Два месяца.
Я еле сдерживалась.
— Тогда… Тогда после пожара ты сказал, что можешь сделать кое-что для меня, но это должна решить я. Что это?
— А ты не знаешь?
— Это же про месть?
— Да.
Я направила свой взор на улицу.
Месть?
«Не нужна мне она!» — хочу сказать я, но не могу.
Они проповедуют, что добродетельные души те, кто наделён высоким духом и непоколебимой моралью, не должны ступать на такие темные пути. Но вот здесь я, сломленная птица с изодранными крыльями и вырванным сердцем — Что я на самом деле знаю о таких благородных идеалах?
После всего моё сердце истекло реками боли, и моя душа лежала разбитой, как мозаика из забытых грез. Когда-то я верила в чистоту добра, святость прощения, но теперь я борюсь с тьмой, которая угрожает поглотить меня целиком. Мир видит во мне хрупкое создание, неспособное выдержать тяжесть возмездия, но они не в состоянии понять бурю, которая бушует внутри.
Я пытаюсь всё забыть, стоит дать волю этим гнусным воспоминаниям, они разъедают остатки моего рассудка. Я жажду утешения, передышки от этой сводящей с ума жажды мести, но жажда справедливости становится сильнее, неумолимая в своем стремлении.
Они говорят, что месть — это яд, который отравляет душу, но они не знают о яде, который уже течет по моим венам. Когда-то я верила в свет, но теперь я оказалась в ловушке теней, где каждый шаг приближает меня к краю забвения.
Айзек был прав насчет меня. Я яркий кристалл с тьмой внутри.
Я представляю лишь фасад, которого не
И даже самый яркий кристалл может треснуть под давлением собственной яркости, и так происходит со мной. Тьма внутри угрожает расколоть саму суть того, кто я есть, угрожает разорвать меня на части, осколок за осколком. Борьба за сохранение фасада и подавление тьмы поглощает меня, но я знаю, что больше не могу отрицать ее существование.
Ибо я не просто кристалл, отражающий свет, но многогранное существо, обладающее как сиянием, так и тенью.
Среди хаоса противоречивых эмоций я нахожу толику утешения в осознании того, что даже самые добродетельные сердца могут быть поглощены тьмой. Я больше не цепляюсь за иллюзию чистоты; вместо этого я принимаю хаос, который обитает внутри меня. Ибо, в конце концов, именно эта разбитая душа решит ход моей судьбы.
Месть может быть ядом, но, возможно, это единственное противоядие, которое может исцелить. Я приму тьму, ибо она не лжива, как свет, она не обнадёживает, а потом ломает, она не дарит тебе лживых миражей и радости, которая сломает тебя. Нет. Под твоим покровом теней есть только реальность, такая, какая она есть на самом деле.
— Что ты предлагаешь сделать? — спросила я.
— Из-за его мексиканского гражданства и связей его не смогли посадить, но он сидит на домашнем аресте.
— Нет, нас посадят. Мы не можем просто так убить его!
Айзек ухмыльнулся.
— Вообще-то убивать собираемся его не мы. Есть некоторые важные люди, которые решили с ним расправиться. Я думал, ты захочешь посмотреть ему в лицо и сказать пару нежных слов напоследок.
Я покраснела и увела взгляд.
— Ну да… Нет, вообще идея чушь. Как ты вообще собираешься это провернуть?
— Об этом не беспокойся. Мне просто нужно немного времени.
— А до этого? — спросила я.
— Я не могу просить тебя остаться, не так ли? — сказал он неуверенно.
В его глазах таилась искорка надежды, и от осознания того, что сейчас я у него её отниму, мне стало плохо. Слезы навернулись у меня на глаза, и я прикусила губу, чтобы не расплакаться. Я знала, что, если останусь, это только ещё больше все усложнит, но от этого уходить было ничуть не легче.
— Мне нужно идти, — сказала я, мой голос был едва громче шепота.
— Могу я хотя бы подвезти тебя? Пожалуйста? — спросил он.
— Да, — тихо сказал я.
В душе я была рада провести с ним больше времени.
Пока я одевалась, комната казалась тяжелой от груза наших невысказанных чувств. Тишина была оглушительной, наполненной всем тем, что мы не могли заставить себя сказать.
Мне не хотелось уходить.
Одевшись, я спустилась к Айзеку.
— Спасибо, — сказала я, и мой голос застрял у меня в горле. — За всё.
Мы молча шли к его машине, никто не знал, что и сказать.
Пока он вел машину, я не могла удержаться и украдкой поглядывала на него, запоминая каждую черточку его лица, каждый изгиб губ.
После мучительной трехчасовой езды, мы добрались до места назначения, он повернулся, чтобы посмотреть на меня, и его глаза наполнились смесью печали и любви.
— Кристал, посиди в машине. Я пойду возьму для тебя номер и попрошу, чтобы пришли взять твои вещи.
Молча кивнув, я стала наблюдать как Айзек теряется в толпе людей.
Вскоре он вернулся вместе с носильщиком. Мы поднялись на десятый этаж, и мне протянули ключи.