Она так долго снилась мне...
Шрифт:
— Ну, вообще-то я так поняла, что второй роман потому и был написан!
— И что из этого вышло? Глупая, пустая, скучная книжка.
Она опустила воздетые к небу руки, подошла ко мне поближе и заглянула в лицо.
— Иона, нужно что-то делать! Тебя собираются согнать с квартиры, а тебе, кажется, вовсе наплевать.
— Ты ошибаешься. Меня это весьма заботит. Я пытался найти работу, но никого не интересует тридцатилетний мужчина без особых профессиональных навыков.
— А если ты воспользуешься своими литературными способностями и устроишься редактором или рецензентом в какое-нибудь издательство?
— Сотни писателей мечтают о редких вакансиях, которые там освобождаются. А потом мне это дело не нравится.
Она раздраженно смяла пакет и ткнула в меня указующий перст.
— Ты несносен, Иона Ланкри! Никто не имеет права зарывать свой талант в землю. Никто не имеет права упорствовать в убеждении, что можно прожить жизнь, не соглашаясь ни на какие уступки, упираясь рогом в свои принципы и высокоморальные ценности, не принимая в расчет реальную действительность. Некоторое время это еще прокатит, но потом жизнь все равно оказывается сильнее.
Хлоя покачала головой — видно, устала от моих капризов.
— Вот, у тебя здесь теперь есть всего понемножку, — сказала она, указывая на холодильник и кухонный шкаф. — Если чего-то будет не хватать, пошли эсэмэску: может, я по глупости и помчусь за этим.
Я схватил ее за плечи и крепко обнял.
— Я тебя обожаю.
— Есть за что, честно говоря, — ответила она. — Ладно, все, мне надо бежать, я опаздываю. Я-то, между прочим, вкалываю, на работу хожу!
После того как она ушла, я сел, подумал и решил прислушаться к ее совету и поискать работу. Непыльную такую работенку, с помощью которой можно будет зарабатывать на текущие расходы и вернуться к давно покинутой реальности. Не постоянную серьезную работу, которая бы навязала мне какую-то социальную роль, нет, минимум присутствия, чтобы занять время, минимум усилий, чтобы расплатиться с долгами, минимум нормальных взаимоотношений, чтобы не выпадать из круга современников.
С тоскливой покорностью я взялся за поиски.
Три дня кряду я кружил по улицам Парижа и предлагал свои услуги в разнообразных магазинчиках, барах и пивных. Но отсутствие опыта работы и неспособность предъявить работодателю улыбчивую, приветливую физиономию лишали меня каких бы то ни было шансов на успех. Меня окидывали с ног до головы быстрым взглядом, задавали пару-тройку вопросов, предлагали записать мои координаты — и на этом разговор заканчивался.
После недели таких странствий, когда я возвращался домой, расстроенный и почти потерявший надежду, взгляд мой остановился на витрине маленького книжного магазина. Часть фасада, облицованная деревом, смотрелась достойно и элегантно. Бежевая краска кое-где красиво облупилась, на стройных резных колоннах, поддерживающих вывеску, выступила благородная патина времени. Магазинчик, хоть и старый, сохранял независимый и самоуверенный вид, явно гордился своим возрастом и своей оригинальностью, так что обычный каменный дом эпохи Османа был облагорожен таким украшением и смотрелся как простая оправа для редкой драгоценности. Надпись, сделанная старомодным шрифтом, сообщала, что это место называется «Книжный дом», а его хозяин — мсье Гилель Эдинберг, книготорговец. На витрине была представлена только художественная литература, ни критики, ни публицистики. Книги были расставлены аккуратно, как будто некто невидимый старался соблюсти между ними равенство. Среди них было несколько современных романов, несколько более старых, но никакой хронологии и логики в подборе книг я не сумел определить. Я не торопясь оглядывал их, останавливаясь на каждой детали, как ребенок перед витриной большого магазина накануне Рождества. Я заметил еще небольшое объявление, написанное от руки на пожелтевшей от времени бумаге.
Широко известный «Книжный дом» приглашает на работу просвещенного и сведущего продавца с безупречной репутацией.
Спросить мсье Гилеля.
Старомодный каллиграфический почерк и несовременные обороты удивили меня. Я подумал, что это давнишнее объявление, которое оставлено на витрине для того, чтобы подчеркнуть дух старины, присущий этому букинистическому магазину. Раньше мне в голову не приходило исследовать книжные: для меня это были источники знания, пить из которых я не решался, боясь захлебнуться. Но это место окружала какая-то удивительная аура, и мне захотелось окунуться в таинственную атмосферу старых книг и забытых слов.
Я толкнул дверь и оказался в прошлом. На темных от времени дубовых полках громоздились книги, они явно были тщательно подобраны в соответствии с определенной логикой, но она ускользала от меня. Хлипкая стремянка преграждала проход между рядами, старинные лампы, покрытые многолетней пылью, тщетно пытались осветить шеренги толстых томов. Несколько посетителей с видимым удовольствием бродили по магазинчику, пробегали быстрыми пальцами по обложкам, доставали некоторые книги, чтобы выудить из них несколько слов, несколько фраз — то, что хотели. Это место дышало благородством, которое осеняло каждого посетителя. Движения и жесты становились медленными, взвешенными, почти царственными. В глубине лавки пожилой человек в серой блузе, с сидящими на лбу очками, стоял перед массивным деревянным столом, склоняясь над каким-то изданием: судя по всему, определял его подлинную ценность. Он, должно быть, почувствовал на себе мой взгляд, поднял голову и с вежливой улыбкой на губах стал ждать, когда я подойду к нему. Я сделал вид, что не замечаю его, и пошел дальше вдоль прилавков. Но не успел я углубиться в предисловие к роману, как услышал, что кто-то тактично покашливает у меня под ухом. Пожилой господин незаметно подошел ко мне и явно вознамерился начать разговор, сохраняя на лице то же доброжелательное выражение.
— Мсье… — только и сказал он.
— Я… ну, я осматриваюсь… то есть я хотел сказать, я смотрю.
Он не тронулся с места, словно не расслышал моих слов или просто ждал другого ответа. Я бы вынужден слегка раскрыться.
— На самом деле… Я видел объявление, и хоть знаю, что это глупо, но мне стало интересно, насколько давно оно написано.
Он и бровью не повел. Я почувствовал, как меня охватывает растерянность, и обернулся вокруг, убежденный, что хоть все посетители и не отводят глаз от книг, но в действительности внимательно прислушиваются к нашему разговору.
— Я ищу работу и увидел ваше объявление… — пролепетал я, когда ко мне вернулся голос. — Ну, хотя вообще-то я сразу решил, что объявление давно устарело, но мне захотелось зайти в ваш замечательный магазин.
Выражение его лица не изменилось, и я на секунду усомнился, что старик в своем уме.
— Рафаэль Скали, — в конце концов произнес он.
Я потерял дар речи, услышав свой псевдоним из уст совершенно незнакомого человека.
— Ведь я прав? — спросил он уверенным тоном, в его взгляде промелькнуло лукавство игрока в лотерею, знающего правильный ответ.
— Да, — вновь пролепетал я.
Его лицо озарилось радостью.
— Но как вы узнали?
Он не ответил: явно старался сосредоточиться.
— Рафаэль Скали, в издательстве «Жанвье» вышло два романа, — начал излагать он, точно перед его глазами всплыла невидимая каталожная карточка. — Первый роман «В тиши ее молчания», второй «Я сын своего отца». А потом ничего… По крайнем мере, насколько мне известно.
Я был поражен до глубины души. Если мои романы в свое время и снискали какую-то популярность, она была явно не из тех, что переживет пятилетнее молчание. К тому же, даже если человеку и запомнилась моя работа, откуда ему знакомо мое лицо: я ведь старался не показываться читателям?