Она зомби
Шрифт:
Все звуки для нее теперь были совсем не такими как прежде, хотя сравнивать ей сейчас, конечно же, уже было не с чем, ведь память ее к этому времени перестала существовать и окончательно стерлась. Звуки в ее восприятии были глухими и долгими, словно в резервуаре, заполненном водой. Зрение ее тоже было теперь другим. Весь мир для нее был тусклым и мутным, вероятно из-за помутневшей роговицы глаз, и, конечно же, совершенно бесцветным, в оттенках только лишь черного и серого, начиная от относительно светлого и до самого темного их тонов.
Да и не нужны уже были ее мертвому телу другие цвета.
Радоваться цвету неба или восхищаться зеленью травы она все равно не имела возможности, да ей это и не надо было уже вовсе. А чтобы найти средство утоления голода вполне достаточно было и только лишь наличия возможности отличать движущиеся, живые организмы, от таких же как и она сама, неживых, а попросту говоря трупаков.
В помещении с бетонным полом было сумрачно и относительно тихо.
Вентиляционные решетки с тихим свистом сквозили воздухом. Свет сочился откуда-то из коридора через паутину трещин и сколов на стеклянной двери.
И где-то там, за разбитой дверью была добыча.
Она поняла это по едва заметному шороху, вдруг долетевшему до нее.
Что это было она не знала, не понимала, но сразу же двинулась на этот едва заметный звук.
Под ногами скрипели осколки стекол.
В коридоре она едва не зацепилась за перевернутый разбитый аппарат переливания крови, после чего просочилась через нагромождение больничных кушеток и кресел с перепачканными бурой кровью и следами от пуль матрасами.
Одна из поврежденных ламп дневного света на потолке время от времени сыпала искрами. Другие лампы напряженно гудели.
В какой-то момент она остановилась и замерла, чтобы понять, откуда именно из длинного больничного коридора со множеством выломанных дверей исходит звук.
И звук этот тут же повторился снова.
Кто-то негромко всхлипнул в одном из ответвлений коридора.
Она снова двинулась на этот звук и, всматриваясь в сумрак, замерла.
Это был ребенок.
Мальчик.
Лет девяти, не больше.
Он просто стоял посреди коридора, всхлипывал, мелко трясся от страха и звал:
– Мама.
Она не понимала человеческую речь.
Ей также не было и понятно значение этого слова, она слышала только звук.
Любые сочетания звуков, произносимых живыми, не имели для нее теперь ровным счетом никакого значения и смысла. Впрочем, злобное шипение других трупаков она тоже не восприняла бы как речь именно потому, что не наделены ожившие мертвецы возможностью того общения, каким обладают живые.
В желании накинуться и вонзиться зубами в живую плоть, она приготовилась к прыжку.
Мальчишка не видел ее, просто стоял, сложив руки по швам так, будто в данный момент находился перед отчитывающим его за невыполненное домашнее задание строгим учителем.
В нетерпении она злобно зашипела.
– Мама, – только теперь обернулся на нее мальчик, и зрачки его глаз расширились от дикого ужаса.
Ему следовало бы, наверное, бежать по коридору прочь, но вместо этого ребенок просто попятился и спрятался в одной из комнат без окон и с выломанной дверью, после чего, осознав, что попал в ловушку, жалобно и громко всхлипнул.
Она последовала за ним и замерла в проеме двери, после чего затряслась и издала еще одно злобное и нетерпеливое шипение.
– Мама, не надо, – умоляюще всхлипнул мальчик.
Левая рука его была забинтована в области локтя.
Спрятаться в тесной комнате ему было негде.
И все же что-то заставило ее немного помедлить с нападением.
Это было в чем-то сродни наваждению, если, конечно такое объяснение можно использовать применительно к неживой сущности, а правильнее сказать, к трупу.
Неожиданно она увидела в теле ребенка сияющие и переливающиеся рубиновым и алым цветом сплетения вен, капилляров и лимфоузлов. В такт биению сердца они вспыхивали и переливались из темно-бардового в ярко красный и алый.
Ей даже казалось в какой-то момент, что она слышит, как тихо шелестит, спеша по этим крохотным каналам в теле ребенка мерцающая как угли костра кровь, ощутила даже на расстоянии силу ее тепла.
И это мимолетное наваждение тут же прошло.
Она кинулась на ребенка.
И как только она это сделала, мальчик оглушительно завизжал.
Ей не было совершенно никакого дела до его крика, она желала только одного: схватить его шею скрюченными пальцами и вонзить в нее зубы.
И она уже почти сделала это, но какая-то мощная сила вдруг врезала ей по ногам и отбросила в сторону буквально за мгновение до всего этого.
Удар сопровождался яркой вспышкой и грохотом.
Она отлетела к стене и ударилась о расположенный там металлический стеллаж со стеклянными банками, пробирками и медицинскими приборами, который тут же качнулся, после чего медленно и неумолимо завалился вперед, придавив ее.
Она даже не заметила, что к ранее имевшейся рваной и запекшейся ране на груди в области сердца у нее добавилось еще одно огнестрельное ранение на левом колене.
После удара об пол из горловины ее футболки с принтом мультяшного героя показалась цепочка белого металла с кулоном.
И все что особь могла теперь делать, это только злобно шипеть на того, кто стоял теперь в дверном проеме и держал в одной руке нацеленный на нее дробовик, а в другой начатую бутылку виски.
Мальчик тут же спрятался у него за спиной.