Они летали рядом с нами
Шрифт:
Удивительно ясное, неправдоподобно синее небо. Полдень. Золотое солнце поднялось достаточно высоко над кромкой белого горизонта. Моторы прогреты. Уилкинс поворачивает к Эйельсону возбужденное лицо:
– Летим?
– О'кэй!
Эскимосы, расчистившие взлетную дорожку, машут руками. Самолет, подрагивая, скользит на лыжах и отрывается от земли. Волнение сжимает сердце. Впереди - тысяча километров полета в неведомое, риск и, может быть, загадочные скалистые утесы Земли Гарриса...
Синий купол неба быстро затянуло белесой облачной пеленой.
Удачным ли?
Когда почти весь маршрут на северо-северо-запад был пройден, мотор вдруг чихнул и заглох. Снова заработал, но с перебоями. Уилкинс заерзал на сиденье. Если мотор откажет почти в 800 километрах от суши, откуда ждать помощи?
Эйельсон немедленно заложил вираж и начал снижаться, цепко всматриваясь дальнозоркими глазами в белую равнину. Мотор замолк. Стало слышно, как шелестит воздух, вспарываемый крыльями.
Толчок. Уилкинс закрыл глаза. Но удара не последовало. Самолет, подрагивая на неровностях льдины, катился вперед.
– Нет худа без добра, - сказал Уилкинс, вылезая из кабины.
– Мы первыми сделаем промеры глубины Ледовитого океана на подступах к Полюсу недоступности.
Эйельсон вытащил из фюзеляжа легкую металлическую стремянку, открыл капот и стал ковыряться в моторе. Уилкинс неподалеку начал долбить лед пешней. Прошло несколько часов. Оба поработали неплохо. Эйельсон завел наконец мотор, а Уилкинс начал делать промер глубины в своей проруби.
– Заглуши мотор!
– закричал Уилкинс.
– Вибрация может сказаться на точности промера.
Эйельсон не отреагировал. Уилкинс подбежал к самолету.
– Заглуши мотор!
Эйельсон сбросил газ и ответил:
– Если я выключу.мотор, о твоих измерениях будешь знать только ты да господь бог, если он, конечно, существует.
Поворчав, Уилкинс закончил свою работу, погрузил оборудование и забрался в кабину.
– Из-за чего барахлил мотор?
– прокричал он из своей кабины.
Эйельсон написал ему записку:
"Не знаю, работает - и слава богу. Пора уносить отсюда ноги".
– Послушай, Бен!
– проорал Уилкинс.
– Очень тебя прошу - - сделай большой круг над этим районом. Ведь именно где-то здесь должна находиться Земля Гарриса. Может быть, мы не долетели до нее каких-нибудь сто километров.
"Рискованно, - ответил Эйельсон запиской.
– У нас может не хватить горючего".
– Я готов двести километров идти пешком.
Эйельсон кивнул.
Погода еще не изменялась, и белые пространства Ледовитого океана просматривались на большие расстояния. Уилкинс жадно всматривался. Увы, неизвестной земли не было видно.
Когда самолет лег на обратный курс, Уилкинс со вздохом написал записку Эйельсону: "Оставим открытие Земли Гарриса до более удачного полета".
Эйельсон снова кивнул.
Уилкинс оглянулся и долго с тоской смотрел назад.
Пошел снег. Даль заволакивало туманной пеленой.
Эйельсон передал записку Уилкинсу: "Не грусти, Джорджи, у нас с тобой есть еще в запасе Земля Крокера и Земля Кинен..."
..Ветер усиливался. Самолет то и дело проваливался в нисходящих потоках воздуха. В свистящем снежном безумии нельзя было разглядеть ни неба, ни льда.
Эйельсон решил посадить самолет, но события опередили его. Мотор заглох. Самолет стал резко снижаться. В нескольких метрах под крылом мелькнули торосы. Сейчас последует удар. Но, к счастью, торосы остались позади, лыжи коснулись снегового покрова. И вдруг огромный торос впереди будто в считанные мгновения - вырос из-подо льдины. Самолет с силой ударился о него крылом, круто развернулся вокруг тороса, крыло затрещало и надломилось, самолет запрыгал по неровностям льда, как лягушка. У пилотов стучали зубы, а в фюзеляже что-то гремело. Наконец наступила тишина.
– С прибытием, Джорджи, - сказал Эйельсон.
– Черт возьми, - проворчал Уилкинс.
– Сколько же нам придется тащиться пешком?
– Сущие пустяки. Километров сто пятьдесят.
– Ну что же, надо поставить палатку, сварить кофе на примусе. Здесь не жарко.
Возле самолета на глазах вырастал огромный сугроб. Пошатываясь от порывов бешеного ветра. пилоты с трудом установили палатку и перетащили в нее все необходимое. Вскоре палатка была погребена под слоем снега. Буря бушевала три дня. Когда наконец она успокоилась и проглянуло солнце, Эйельсон достал приборы и определил свое местонахождение. Льдина, на которую они столь неудачно приземлились, дрейфовала на юго-восток.
– Пока у нас есть продукты, надо немедленно уходить на юг, - сказал Эйельсон.
Уилкинс согласился. Они провели на льдине еще трое томительных суток. Когда льдина замедлила свой дрейф и стала менять на правление, до мыса Бичи оставалось около ста сорока километров. Пилоты взвалили на плечи мешки с палаткой и продуктами и отправились в далекий путь. До материка они добирались еще одиннадцать дней, это было для них тяжелым испытанием. Трудностей пешего полярного перехода, столь впечатляюще описанного Джеком Лондоном, они хлебнули вдосталь: ночлег в палатке под вой осатанелой вьюги, бороды, обросшие сосульками, глаза, слезящиеся от порывов ветра, наконец, честный дележ оставшихся крошек сухарей, мучительное ощущение голода, нездоровый лихорадочный блеск в глазах. 16 апреля, шатаясь и поддерживая друг друга, они подошли к поселку на мысе Бичи.
Так и остался недосягаемым Полюс недоступности, по-прежнему маня своей загадочностью...
И снова поет мотор, и знакомый холодок волнения обдает сердце. Желтеют блики солнца на зеленоватых прибрежных торосах. Небосвод ясен и гостеприимен. Эйельсон и Уилкинс готовы лететь. Радостное чувство первооткрывателей, выходящих в путь, снова охватывает их. За козырьком кабины трепещет прозрачный диск вращающегося пропеллера. Эскимос деревянным молотом постучал по лыжам, пристывшим за ночь к снежному аэродрому на мысе Барроу. Из четырех самолетов остался один...