Они не пройдут! Три бестселлера одним томом
Шрифт:
— «Тридцатьчетверки» и КВ — точно. Т-26 — не знаю. Там кое-где кочки здоровые — сантиметров сорок высотой. Очень плотные, как бы гусеницы не слетели.
— Ничего, пойдут по нашим следам, — подытожил комбат. — Ладно, идите, переоденьтесь, и я с вами кратенько еще поговорю.
Петров козырнул и отправился к своему танку. Экипаж, не скрывая радости по поводу благополучного возвращения командира, немедленно окружил старшего лейтенанта отеческим вниманием и заботой. Пока Безуглый и Симаков поливали командиру из ведер, водитель опять притащил чистую тряпку, исполнявшую роль полотенца, и почтительно ждал в стороне. Наконец умытый, кое-как почистившийся и переодетый в свою гимнастерку, командир роты уселся на моторное отделение и, прислонившись спиной к башне, выразил готовность что-нибудь съесть после трудов праведных. Батальон был поставлен на довольствие к разведчикам, так что танкистам доставили кашу и хлеб. Каша, естественно, давно остыла, но Петров умял ее с жадностью. Когда он отложил в сторону котелок, Симаков торжественно подал ему крышку, в которой лежал маленький кусочек хлеба, тоненький ломтик сала и совершенно микроскопический ломтик яйца.
— Так. Это, как я понимаю, шефская помощь от благодарных тружеников села? — спросил озадаченный старший лейтенант. — А где остальное — сожрали уже?
— Не мы одни, — ответил радист. — Комиссар у нас эту историю вытянул и тут же жратву забрал. Ну, думаем, сейчас они это на двоих с комбатом раздавят…
— Никто, кроме тебя, так не думал, — возмутился Осокин.
— Спокойно, Вася, это наш москвич так шутит, — успокоил его водителя Симаков и продолжил: — Собирает тут Беляков батальон и говорит речь. Я вам скажу, товарищ старший лейтенант, хорошо наш комиссар говорил! И про то, как мы отступаем, и про то, как оставляем нашу землю фашистам, и людей оставляем. Даже пехотинцы пришли послушать. В общем, говорил, а у меня сердце кровью обливалось…
— Не у тебя одного, — заметил радист. — Как по книге говорил, просто, но прямо в лоб, по-мужски. Мол, ответственность на нас на всех, и нечего кивать на кого-то. Ни шагу, мол, назад, мы же не просто землю отдаем, а родину. В общем, вы меня знаете, я человек циничный…
— Какой-какой? — переспросил водитель.
— Это значит, меня красивыми словами не проймешь, — без обычных подначек просто пояснил Безуглый. — Но тут… Под каждым словом бы подписался.
— А закончив речь, — подхватил наводчик, — рассказал комиссар о нашей встрече в Сосновке.
А потом достал финку и меленько все продукты порезал. Подходите, говорит, берите по кусочку и пусть тому, кто о своей шкуре только думает этот кусок поперек горла встанет.
— Ну и как, никому не встал? — поинтересовался Петров.
— Не-а, — ответил Симаков.
— Какой у нас батальон сознательный и отважный, — пробормотал комроты.
Темнело, и комбат принял решение выдвинуть танки на исходные позиции. Иванов, бледный, но спокойный, получил последние наставления от комбата и повел свою роту в расположение 715-го полка. Перед отходом майор наказал ему поездить хотя бы одним танком вдоль переднего края, не на виду, но чтобы было слышно. Шелепин надеялся, что по интенсивности езды немцы решат, что основная масса танков сосредоточена на краю поля. Первая и вторая рота прошли через порядки полка и остановились в полукилометре от опушки. Выставив часовых, батальон замаскировал машины, и майор дал команду «отбой». Петров обошел танки своей роты, убедившись, что они укрыты от постороннего взгляда и что экипажи в полном составе готовятся отойти ко сну. Вернувшись к своей «тридцатьчетверке», он обнаружил, что экипаж уже нарубил лапника, бросил поверх него брезент и улегся рядком, накрывшись вторым куском брезента, как одеялом.
— Последний спит с краю, — сонно пробормотал Симаков.
— Ты и сам вроде не в середке, — проворчал командир.
Он улегся рядом с тихо посапывавшим Осокиным и мгновенно провалился в сон.
Петров проснулся оттого, что его кто-то тряс за плечо. Открыв глаза, он увидел лицо Белякова. Над головой комиссара сосны уходили в начинающее светлеть небо, на первый взгляд, было пять утра.
— Вставай, Ваня, пора. Буди своих, я твои экипажи сам подниму.
Старший лейтенант растолкал экипаж, и танкисты, быстро убрав маскировку, полезли в танк. Пока Безуглый настраивал радиостанцию и вызывал машины Нечитайло и Турсунходжиева, старший лейтенант осмотрелся. На лес опустился утренний туман, видимость была не больше пятидесяти метров. Похоже, к опушке придется идти по компасу и с черепашьей скоростью, чтобы, не дай бог, не распахать кого-нибудь. Между соснами скользили какие-то тени, из молочной пелены на поляну, словно призраки, выходили пехотинцы. Невысокий подтянутый капитан с ножом у пояса подошел к «тридцатьчетверке» комроты-1. Чекменев легко вскочил на моторное отделение и протянул руку Петрову.
— Ну что, танкист, воюем вместе? — рукопожатие разведчика было крепким, но не нарочитым.
Это было предложение Чекменева — посадить стрелковую роту его батальона на танки Петрова и преодолеть болото рывком. Танки Бурцева и машины комбата и комиссара пойдут со скоростью пехоты, поддерживая атаку полка, в то время как первая рота с разведчиками должна проскочить открытое пространство одновременно с артподготовкой и, ворвавшись на позиции немцев, дезорганизовать их оборону. Риск был велик, но в случае успеха 732-й должен был дойти до противника с минимальными потерями. В итоге на шесть танков едва поместилось два взвода, но Чекменев был уверен в своих бойцах. Петров обратил внимание, что разведчики отличались от простых пехотинцев — почти у всех, как у капитана, на поясе висели ножи, большая часть была вооружена ППД, у остальных за спиной висели кавалерийские карабины, кроме того, бойцы разведбата выглядели собранней и уверенней остальных красноармейцев. Разведчики организованно рассаживались на танки, и комроты остро пожалел, что конструкторы не предусмотрели на «тридцатьчетверках» поручней для пехоты, оставалось надеяться только на мастерство водителей — они должны были провести машины так, чтобы не стряхнуть пехоту раньше времени. Чекменев невозмутимо пошутил, что завидует бойцам, которые едут на легких танках — с них падать невысоко, кто-то негромко засмеялся.
Напряжение росло, Петров ощутил привычный холодок в груди, голова стала странно легкой. Он знал, что, как только поступит сигнал к атаке, это пройдет, но все равно ощущение было неприятное. «А тем, кто идет в первый раз, вообще не позавидуешь», — размышлял старший лейтенант. Хотя, вполне возможно, как раз они сейчас спокойней — просто потому, что не знают, что их ждет. Он чувствовал, что должен что-то сказать экипажу…
— Все будет хорошо, ребята. Главное — держать себя в руках, нам бы только до них доехать.
— Угу, — голос Безуглого в ТПУ звучал глухо, но Петров уловил знакомую еще по стрельбе по «мессерам» едва сдерживаемую ярость. — Отведем душу, а, командир? Вам хорошо, целься и бей, а с моего места ни черта не видно, буду лупить наугад. Хотя, думаю, Осокин на гусеницы больше намотает, а Васенька?
— Сколько нужно, столько и намотаю, — сдержанно ответил водитель, — особенно если всякие «цынические» мне под руку говорить не будут.
— Хватит трепаться! — громко сказал наводчик, на месте которого ТПУ не было. — Неубитого медведя шкуру делить — еще чего придумали.
Экипаж замолчал, и Петров, открыв люк, снова уселся на крышу башни. Достав из кармана кисет, он наскоро свернул козью ногу и уже хотел закурить, но, вовремя спохватившись, повернулся к Чекменеву:
— Закурите, товарищ капитан?
— Я не курю, — ответил тот и, заметив удивление на лице танкиста, улыбнулся: — Я разведчик, мне нельзя. Запах табака и табачного дыма очень резкий и держится долго. Пришлось бросить. Но вы курите, если хотите.
Комроты закурил. Время тянулось нестерпимо медленно. Внезапно тишину разорвал гром, и затем загрохотало без перерыва.