Они не пройдут! Три бестселлера одним томом
Шрифт:
— Красноармеец Зверев! Старшина Медведев! — Лейтенант встал по стойке «смирно».
Взводный и студент вытянулись, их лица стали серьезными.
— За проявленные мужество и воинское мастерство объявляю вам благодарность!
— Служим трудовому наро…
Герои не успели закончить, как комроты шатнулся вперед и, обняв обоих, крепко расцеловал.
— Ай, молодцы, сволочи! — Он обернулся к столпившимся бойцам: — Качать их!
Красноармейцы с криком подхватили товарищей на руки, пулеметчики, смеясь и ругаясь взлетали в воздух.
Потери в батальонах оказались на удивление невелики. Убито было семеро, еще пятнадцать человек, в том числе и машинист, получили ранения. Среди раненых оказался и комбат, которому осколок вспорол предплечье. Разобравшись с ранеными, Волков со своими людьми пошел смотреть убитого немца. К его удивлению, пилот, висевший в кабине на ремнях, оказался жив, хоть и без сознания. Разъяренные красноармейцы чуть не исправили это
Тем временем лейтенант из второго батальона добрался до находившегося в двух километрах разъезда. По телефону он сообщил о случившемся в Н***. Со станции пообещали прислать локомотив, и через два с лишним часа пришла маневровая «овечка». Помощь подоспела как раз вовремя — в хвост неподвижному поезду успели уткнуться составы с боеприпасами и матчастью какого-то артиллерийского полка. Командир второго батальона, принявший начальство над эшелоном вместо выбывшего Светлякова, в ожидании паровоза приказал окапываться. Глухой ропот бойцов, начавших было протестовать против зряшной, по их мнению, работы, был пресечен в зародыше. Новый начальник эшелона, не без помощи вездесущего Архипова, напомнил красноармейцам, чем чреват отказ выполнять приказание, а потом указал на то, что в случае повторного налета отстреливаться из окопов будет не в пример безопаснее. Работа была закончена как раз к моменту отъезда, и эшелон ушел на запад, оставив по обе стороны от дороги ровные ряды стрелковых ячеек.
В Н*** прибыли уже в темноте, закончив разгрузку к двум часам ночи. Волков полагал, что теперь им дадут отдохнуть хотя бы до утра, но у командования были другие планы. Встретивший эшелон майор с усталым, осунувшимся лицом сообщил, что первый и второй маршевые батальоны поступают в 328-ю стрелковую дивизию 27-го стрелкового корпуса. Дивизия наступала третьи сутки и срочно нуждалась в пополнении. Батальонам предстоял пятидесятикилометровый марш менее чем за десять часов, чтобы к полудню быть готовыми вступить в бой. Комбат-2 просто выслушал приказ, козырнул и отправился готовить своих людей к выступлению, но Щукин, временно вступивший в командование первым батальоном вместо раненого Светлякова, попытался спорить. Комиссар указал на то, что бойцы перенесли воздушный налет, затем вынуждены были окапываться, и вряд ли смогут преодолеть 50 км без отдыха. Встречающий спокойно выслушал Щукина, а потом спросил, отказывается ли тот выполнить боевой приказ. Комиссар начал было оправдываться, и тут майор взорвался. В результате присутствовавший при разговоре Волков узнал, что 128-я три дня без остановки теснит немца, продвинувшись на 15 километров, и что если батальоны не будут на месте вовремя, это будет расценено как саботаж, нацеленный на срыв наступления. Даже в свете карманных фонариков было видно, как побледнел Щукин. Тем временем майор достал из полевой сумки две карты-двухкилометровки и отдал их Щукину и вернувшемуся комбату-2. Коротко обрисовав маршрут движения, командир указал промежуточные и конечный пункты, сообщив, что будет двигаться с первым батальоном. Комбат-2 снова пошел к своим бойцам, а Щукин уставился на карту, как баран на новые ворота. Волков не любил комиссара и втайне радовался тому что тот вот-вот сядет в лужу. Но лейтенант понимал также, что если Щукин напортачит с маршем, лучше не станет никому. Глубоко вздохнув он подошел к временному комбату и спросил:
— Разрешите?
Комиссар испуганно посмотрел на комроты-2.
— Разрешите взглянуть, товарищ комиссар?
Щукин торопливо кивнул и протянул карту Волкову. Тот развернул двухкилометровку и принялся изучать предстоящий маршрут движения. Майор предполагал вести батальоны не по шоссе, а по проселочной дороге,
— Наш батальон идет впереди. Если не возражаете, я выделю взвод в головную заставу.
— Да-да, конечно, — быстро согласился Щукин.
Лейтенант вздохнул. Мало того, что комиссар не справлялся со своими прямыми обязанностями, он был абсолютно невоенным человеком. Оставалось надеяться, что по прибытии на фронт батальон расформируют и их направят к какому-нибудь опытному командиру. Лейтенант подозвал Берестова и объявил, что первый взвод, как наиболее подготовленный, выделяется в охранение. Старший сержант внимательно изучил маршрут движения, затем достал из сумки блокнот, быстро записал ориентиры и набросал достаточно приличные кроки местности. Ракетниц ни у кого не было, поэтому договорились, что в случае чего охранение подаст знак винтовочным залпом. Роты спешно строились в колонну по четыре. Подъехал майор на заморенном, как и он сам, сером коне, и Щукин, запинаясь, доложил, что батальон к маршу готов. Всадник устало кивнул. Берестов со своим взводом ушел вперед. По уставу Щукину, как исполняющему обязанности комбата, следовало находиться с заставой. Однако комроты-2 прекрасно понимал, что даже если удастся заставить комиссара идти впереди, пользы от этого не будет. Оставлять Щукина одного во главе батальона лейтенант просто боялся, поэтому, скрепя сердце, решил целиком положиться на Берестова. К тому же в глубине души ротный знал, что Андрей Васильевич прекрасно справился бы и с более сложной задачей. Наконец батальоны выступили. Волков, успевший перед выходом поручить Медведеву приглядывать за обоими взводами, поравнялся с комиссаром. Щукин, похоже, и сам был рад тому, что рядом с ним будет опытный командир.
Рота за ротой шли по ночному городу. Ни одно окно не горело — затемнение соблюдалось четко. На станции раздавались свистки паровозов — железная дорога работала без перерывов. Откуда-то с окраины донеслись звуки частой ружейной стрельбы. Майор, казалось, спавший в седле, встрепенулся:
— Диверсантов гоняют, — мрачно сказал он. — Сколько тут этой сволочи — уму непостижимо. Чуть не каждую ночь ракеты пускают.
— Зачем? — удивился Щукин.
— Бомбардировщики наводят. Днем их отгоняют, четыре дня назад даже сбили троих. Так они ночью теперь лезут.
Стрельба затихла. Волков замедлил шаг, пропуская роту мимо себя. Оба взвода шли четко, слаженно. В темноте он не мог разглядеть лица бойцов. Лейтенант вдруг подумал, что через десять часов рота будет на передовой, и к вечеру следующего дня кто-то их тех, кто шагает сейчас мимо него, будет убит, перестанет двигаться, говорить, словом, перестанет жить. В финскую войну Волков не чувствовал ничего подобного, и сейчас ему стало страшно. Ротный отогнал эти мысли. Все решит первый бой. У них было еще десять часов, и думать следовало о том, чтобы не подвести своих бойцов. Волкову почему-то казалось, что он их не подведет. Он был уверен в этом. Печатая шаг по мостовой, маршевые батальоны шли к фронту.
Старший лейтенант Петров, 29 августа — 1 сентября 1941 года
— Вроде приехали, — пробормотал Шелепин.
Сосновка была маленькой, дворов на двадцать деревенькой. Приземистые серые избы, облепленные всякими сараюшками, выстроились вдоль единственной улицы, упиравшейся прямо в сосновый бор. От леса километров на пять тянулись сжатые поля — деревня, похоже, была частью большого колхоза. Село казалось пустым, и это беспокоило майора. Возможно, конечно, население успели эвакуировать, но чем черт не шутит. Обстановка на фронте менялась каждый час, кто в данный момент находится в селе, сказать было невозможно. 60 км, разделявшие Н*** и Сосновку, танки прошли за четыре часа, еще час ушел на то, чтобы форсировать Белую и вытащить из нее застрявшую «тридцатьчетверку». Темп марша, конечно, был не слишком высокий, но Шелепин рассудил, что лучше потерять время, чем машины. Большинство его водителей были зеленые новички, а майор знал, как легко выходит из строя танк в неопытных руках. Они должны были быть в Сосновке в 14. 30, но опоздали почти на час. Сейчас колонна растянулась по дороге перед деревней почти на километр. Неподвижные танки представляли собой отличную мишень, и это нервировало комбата, но лезть на рожон в деревню хотелось еще меньше.
— Чего стоим?
Комиссар поставил свою «тридцатьчетверку» рядом с КВ майора и теперь обозревал село в бинокль. Бинокль у Белякова был хороший, цейсовский, белофинский трофей, и, похоже, ничего подозрительного комиссар сквозь него не разглядел.
— Да понимаешь, нас тут вообще-то должны делегаты связи из триста двадцать восьмой встречать, а я пока никого не вижу. Да и деревенских что-то незаметно.
— Почему незаметно? — удивился Беляков, не убирая бинокль от глаз. — Вон, к примеру, из-за поленицы на нас пацаны смотрят. Женщина какая-то занавеску отодвинула…