Они не пройдут! Три бестселлера одним томом
Шрифт:
— Радоваться необязательно, — разрешил москвич. — Но если честно, командир, мне не нравится настроение в батальоне. Все ходят, как в воду опущенные, жалеют, что ли, себя заранее. «Погибельный страх смерти исказил их благородные лица», как сказал какой-то писатель, не помню какой.
— Хреновый писатель, похоже, — невозмутимо ответил Симаков.
— Хреновый? — Безуглый внезапно посерьезнел. — Даншичев вон до сих пор у могил сидит.
Петров вспомнил, что ему еще следует сказать Даншичеву, что теперь он поступает в распоряжение комиссара. Михаил Владимирович передавал свой танк экипажу, чья машина подорвалась сегодня на мине, а сам со своими людьми переходил на КВ. Приказав Симакову поднимать Василия, комбат позвал Белякова и пошел вместе с ним искать водителя. Бывший испытатель с Кировского завода действительно сидел под березой, рядом с которой похоронили его экипаж. Песок на могилах уже успел засохнуть, и Даншичев набирал его в горсть и смотрел, как тот просыпается сквозь пальцы.
— Ну что, Петя, ты как? — мягко спросил Беляков, опускаясь на колено рядом с мехводом.
— Нормально, — спокойно ответил танкист, отряхивая ладони.
— Юрия Давыдовича отправили во фронтовой госпиталь. Самолетом, — продолжил Беляков.
— Ну и хорошо, — водитель сорвал травинку и принялся жевать ее.
Михаил Владимирович искал глаза Даншичева, но тот упорно отказывался встретиться с комиссаром взглядом, и это тревожило Белякова. В голосе мехвода, в его расслабленности было что-то странное, неестественное.
— КВ скоро будет готов, — вмешался Петров. — Михаил Владимирович со своими ребятами завтра пойдет на нем.
— Удачи вам, товарищ батальонный комиссар, — танкист снял шлем и подставил лицо ветру.
Старший лейтенант почувствовал подступающее раздражение, эта шутка чересчур затянулась.
— Ты пойдешь водителем, — голос Петрова был резок.
— Не-а.
Повернувшись, Даншичев в первый раз посмотрел в глаза командиру, и тот вздрогнул — во взгляде бывшего испытателя плескалась едва сдерживаемая истерика.
— Извини, комбат, — весело сказал мехвод. — Я никуда не пойду. Все, навоевался.
Петрова словно по голове ударили, он не мог поверить тому, что услышал.
— Отказываешься выполнить приказ? — собственные слова доносились до старшего лейтенанта, словно со стороны.
— Ну, можно сказать и так, — все с той же нездоровой веселостью ответил Даншичев.
— Ты понимаешь, что это значит? — тихо спросил комбат.
— Ну что, что? — срывающимся голосом крикнул танкист.
Ухватив обеими руками ворот комбинезона, водитель с силой дернул, словно черный брезент не давал дышать.
— Что, комбат, расстреляешь? Расстреливай! Нам же все равно каюк, не понимаешь? Бац — Иванов, бац — Никитин! Бац — и у меня вся рожа в Витькиных мозгах! — Он уже вскочил, неловко схватившись за дерево, он кричал, распаляя себя.
Петров резко, не размахиваясь, ударил танкиста в челюсть, Даншичев нелепо взмахнул руками и упал ничком.
— Я не могу, товарищ старший лейтенант, — тихо сказал водитель. — Арестовывайте, в танк я больше не сяду.
«Приговорить… Приведен в исполнение…» Комбат молча смотрел в потухшие глаза танкиста, понимая, что здесь он бессилен. Внезапно его прошиб холодный пот. Красноглазому майору не придется трудиться, рядом с комбатом стоял батальонный комиссар Беляков, который мог легко обойтись без всякого трибунала. Словно в подтверждение его страхов, комиссар шагнул вперед и склонился над водителем. Даншичев сжался в комок.
— Чего орешь, дурак? — спокойно сказал Беляков. — Никто тебя расстреливать не собирается. Арестант, тоже мне. Вытри кровь и иди спать, без тебя обойдемся. Мне в экипаже трусы не нужны.
Он выпрямился и обвел взглядом сбежавшихся на вопли танкистов.
— Ну, что собрались? — спросил комиссар, не повышая голос. — Заняться нечем?
Оказалось, что заняться есть чем, причем буквально каждому. Экипажи разошлись к машинам.
— Вытри лицо, — повернулся Беляков к водителю. — И вообще, приведи себя в порядок, на тебя смотреть противно. Пойдем, комбат, поговорить надо.
Они отошли в сторону.
— Курить хочешь? — спросил Беляков.
— Нет, спасибо, — ответил Петров. — Папиросы у вас паршивые, Михаил Владимирович.
— Правда? — удивился комиссар. — А мне нравятся.
Он закурил.
— Ты удивляешься, наверное?
— Да, — честно сказал старший лейтенант. — Если честно, я думал, что вы его — того… В лучшем случае Кулешову сдадите.
— Смысла нет, — ответил Беляков, выпуская клуб дыма. — Ну сдам я его, Кулешов его по ускоренной процедуре… Нет, Ваня, я его так не брошу, комиссар я или кто? Слабину может каждый дать.
— У нас весь батальон вот-вот слабину даст! — Петрова наконец прорвало. — Вы что, не видите, они все как в воду опущенные! Заранее с жизнью прощаются…
— А ну, хватит, — жестко сказал комиссар. — От Даншичева заразился? Ты комбат, ты пример должен показывать. Значит, так, к Тихомирову на совет поедешь один, я тут останусь, с людьми. Буду, так сказать, политбеседу проводить.
— Михаил Владимирович, — Петров наконец набрался мужества сказать то, что давно вертелось у него на языке. — В комиссарские дела я не лезу, но только вы все-таки учитывайте…
— Что? — спросил Беляков.
— Так, как вы, сможет не каждый, — старший лейтенант развернулся и зашагал к своему танку.
Подойдя к машине, он посмотрел по сторонам. Экипаж сидел под деревом и вяло переругивался. Убедившись, что его никто не видит, комбат нырнул в танк и, найдя портупею с кобурой, пристегнул оружие. Проверив наган, он сунул его обратно в кобуру и выбрался из «тридцатьчетверки», как раз чтобы услышать треск мотоцикла. Связной из штаба дивизии доставил пакет, и Петров, расписавшись в, журнале, отпустил мотоциклиста. Распечатывая конверт, он вдруг заметил, что рядом с ним стоит Беляков. Взгляд комиссара был странным, и старший лейтенант на всякий случай поинтересовался: