Они не пройдут! Три бестселлера одним томом
Шрифт:
— Ты видел, командир выскочил? — крикнул радист.
Осокин помотал головой, лицо мехвода было белым. Безуглый осторожно поднял голову над колосьями. Танк подбили в трехстах метрах от немецких окопов, и тут уже можно было нарваться на пулеметную очередь. «Тридцатьчетверка» медленно окутывалась дымом, башенный люк был закрыт.
— Командир! Олег!
Радист уже понимал, что ему никто не ответит. Скрипнув зубами, он сунул пулемет Осокину.
— На, поиграйся пока.
— Саша, ты
— Ты что, не видишь? Они все еще там!
Пригибаясь, Безуглый бросился к танку, вскарабкался на башню. Москвич всегда гордился своей храбростью, не упуская случая показать ее перед всеми, и мысль о том, что он бросил товарищей в горящем танке, была нестерпима. Люк оказался не заперт, и, откинув крышку, Александр наклонился над задымленной башней. Осокин видел, как радист, надсаживаясь, потащил кого-то из танка, и, бросив пулемет, подбежал помочь. Пули ударили в броню башни, и Безуглый, прижимая к себе дымящееся тело в черном комбинезоне, скатился вниз с трехметровой высоты. Водитель подскочил к нему, вместе они принялись забрасывать лежащего человека землей.
— Кто это? — крикнул Осокин, голыми руками сбивая пламя.
— Комбат, — хрипло ответил радист.
— А Олег? — дернулся водитель, только сейчас вспомнивший, что в башне сидело двое.
— Убит, — глухо сказал Александр. — Снаряд прямо сквозь него прошел, не смотри.
— Хлопцы, вы живы?
К танку подбежала группа красноармейцев во главе с лейтенантом. Похоже, в этот раз пехота пошла вперед, несмотря ни на что.
— Живы, — устало ответил радист, подхватывая командира под руки.
— Цэ гарно. Взвод, за мной! За Родину!
Бойцы побежали дальше, катя за собой «максим», цепь прошла мимо танкистов, Безуглый едва успел остановить санитара. Усатый седой дядька осмотрел залитое кровью лицо старшего лейтенанта, потом срезал прогоревший комбинезон.
— Ничего ему не сделается, — пробурчал он. — Не ранен даже, контужен. Кровь, поди, не его. Я вот ему ожоги перевязал, как придет в себя — сведите в медсанбат, а то шкура слезет и мясо загниет.
Он поднялся и побежал вслед за остальными.
Тихомиров опустил бинокль.
— Итак, до дороги мы не дошли пять километров. К гаубицам осталось по двадцать выстрелов, к дивизионным — полбоекомплекта. И мы лишились танков. 732-й небоеспособен, 717-й комплектен на шестьдесят процентов. Вот такие дела, Валерий Александрович. Что там с подкреплениями? — повернулся он к Алексееву.
— Корпус обещает на завтра два маршевых батальона, — худое лицо начштаба осунулось еще больше. — Снаряды будут ночью. Мин не будет.
— Понятно, — вздохнул комдив. — А что с танкистами, выяснили?
—
— А… — полковник помедлил, — а командный состав?
— Исполняющий обязанности командира батальона старший лейтенант Петров жив, хотя и получил ожоги, — сказал Алексеев. — Батальонный комиссар Беляков… Погиб.
— Это он был в КВ? — тихо спросил Васильев.
— Так точно.
— Я так и думал. — Полковой комиссар посмотрели в поле, где в спускающихся сумерках, среди смятых и сожженных хлебов мрачные, словно надгробные памятники, стояли сгоревшие танки.
Командиры стояли на окраине разрушенной деревни, где располагался КП 717-го полка, и вглядывались в поле, словно надеясь разглядеть за ним насыпь железнодорожного полотна. Эта дорога для них уже давно перестала быть просто линией на карте. Тысячи людей погибли, пытаясь прорваться к стальной нитке, и тысячи погибнут еще. Немцы делали все, чтобы не пропустить дивизию к «железке», они понимали, почему русские рвутся к дороге.
— Завтра мы должны пройти эти пять километров любой ценой, — прошептал Тихомиров.
Позади часовой кого-то окликнул, но потом, узнав, сказал: «Проходите, товарищ капитан».
— А вот и разведка, — не оборачиваясь, произнес комдив. — Давай, Паша, чем порадуешь?
Чекменев в застиранной гимнастерке с наспех пришитыми петлицами, с неизменным ножом и ППД за плечами подошел к комдиву и вскинул ладонь к виску.
— Только без всех эти «разрешите…» и прочего, — поднял руку Тихомиров. — Когда ты обращаешься по всей форме, у меня такое чувство, что ты надо мной издеваешься…
Полковник посмотрел в глаза командиру разведбата, и улыбка сползла с его лица.
— В чем дело, Павел? — тихо спросил он.
Чекменев покосился на комиссара и негромко сказал:
— Пятнадцать минут назад мной был завершен опрос пленных. Среди них был один фельдфебель… — разведчик запнулся. — Он не из двадцать первой пехотной дивизии. Он из семнадцатой танковой дивизии. Знак, который мы видели на грузовике, — это опознавательный семнадцатой танковой.
— Так, — комдив помолчал, собираясь с мыслями… — Понятно. А что он делал у нас?
— Его послали с отделением для рекогносцировки. По его словам, сюда уже переброшены две роты противотанковых орудий.
— Понятно, — голос Тихомирова звучал спокойно, даже слишком спокойно. — Кто еще об этом знает?
— Только вы и я, — ответил разведчик.
— Хорошо, — кивнул комдив. — Товарищ майор, сообщите в штаб корпуса. Лично. Я надеюсь, товарищи, вы понимаете, что больше об этом никто не должен знать.