Они не пройдут! Три бестселлера одним томом
Шрифт:
— Ложись! Ползком вперед!
— Ложись! На пузо, сукины дети! — продублировал команду Медведев.
— По-пластунски, марш вперед! — Берестов был спокоен, словно на учениях.
Упав на живот, лейтенант пополз вперед, стараясь не черпнуть стволом ТТ сухую землю. Больше всего он боялся, что солдаты потеряют ориентировку, начнут ползать кругами или отстанут. Волков постоянно оглядывался, но зеленые каски держались цепко, не отставали, потные лица бойцов облепила грязь, они тяжело дышали, но упрямо ползли за командиром. Конечно, командиру роты не положено ползать на животе впереди своих людей, он обязан руководить боем с командного пункта, управляя взводами, ротным тылом и приданными средствами. Однако все пошло к черту с самого начала — лейтенант даже не смог как следует обсудить с комбатом свои действия в предстоящем бою. Иди вперед, выбей немцев из окопов, закрепись там, не давай гадам сбить тебя обратно, ни слова об артиллерийской поддержке, о связи, никаких средств усиления. Конечно, были танки, но угрюмый старший лейтенант, похоже, сам рассматривал пехоту в качестве своегосредства усиления…
Впереди засветлело, и Волков понял, что до границы сжатого поля осталось метров пятнадцать.
— Стой! — заорал он, привстав, чтобы было дальше слышно.
Немцы немедленно отреагировали, показав, что лейтенанта Волкова не только слышно, но и вполне себе видно. Комроты едва успел упасть обратно, на голову ему посыпались выбитые пулями зерна. Оставалось надеяться, что никто в горячке не выполз на открытое место. Послышался противный свист, и среди колосьев захлопали разрывы, похожие на разрывы ручных гранат. «Пятидесятимиллиметровые, — определил Волков. — Черт, они мне так людей повыбьют до атаки». И в этот момента сзади ударил залп. Три «полковушки» — не бог весть какая мощь, но сейчас лейтенанту показалось, что грохочет по меньшей мере корпусная артиллерия. Впереди встали видимые даже сквозь рожь столбы взрывов. Батарея дала десять залпов, после каждого артиллеристы вносили поправки, меняя точку наводки. Редкие разрывы прошли пунктирам по линии немецких траншей, но Волков уже не обращал на это внимание, встревоженно прислушиваясь к реву и лязгу, доносившемуся сзади. В том, что танкисты мало что видят из своей коробки, он убедился еще на финской.
— Аккуратней смотрим, чтобы под гусеницы не попасть, — крикнул он.
Оглушительно лязгая растянутыми траками, ревя дизелем и выбрасывая клубы вонючего дыма, в пяти метрах от лейтенанта прошла «тридцатьчетверка», медлить было нельзя.
— Р-р-роота! За Родину! За Сталина! — Больше всего он боялся, что сорвет голос, но глотки хватило доорать до конца: — Зааа мно-о-ой!
Он поднялся, взмахнул пистолетом и бросился вслед за танком.
— Урррааааа!
Слаженный рев взвода Берестова подхватили остальные, и рота поднялась в свою первую атаку. Танки шли со скоростью десять километров в час, и чтобы не отстать, приходилось бежать. Триста метров… Ручные пулеметы немцев открыли огонь, пули выбивали фонтаны пыли, солдаты падали, поднимались, но некоторые оставались лежать в странных, неудобных позах. Двести пятьдесят… Легкий танк слева от лейтенанта резко остановился, над моторным отделением заплясали языки пламени. Из башни выскочили два человека в черных комбинезонах, и, открыв передний люк, потащили из разгорающейся машины третьего. Двести метров… Т-26 справа замер, левая гусеница вдруг оказалась на земле, сверкая вытертым металлом, и машина осела на борт, тележки шасси зарылись в песок. Подбитый танк развернул башню, его сорокапятка зло тявкнула. Сто пятьдесят метров… Лейтенант не видел, как отлетели куски дерна, прикрывающие амбразуру ДЗОТа, но когда фланкирующий пулемет ударил вдоль цепи, выкашивая людей, он инстинктивно упал, пропуская над собой смертоносные очереди. Немцы, как видно, построили эту огневую точку еще вчера, и сейчас пулемет на станке бил роте во фланг, прижимая к земле, не давая подняться и сделать последние триста шагов до траншей. Со стыдом Волков смотрел, как «тридцатьчетверка» уходит вперед, как старший лейтенант Петров, повернувшись в люке, что-то бешено кричит, тряся кулаком. Танкист выдернул из кобуры наган, несколько раз выстрелил в сторону пехотинцев и скрылся в башне, закрыв люк. Пулемет он так и не заметил. Полковые пушки успели дать один пристрелочный залп, когда заговорили немецкие орудия. На открытую позицию обрушился град стопятимиллиметровых снарядов, уничтожив одну из «полковушек» и повредив две других. 732-й полк остался без артиллерии. Танк, свирепствовавший в глубине немецких позиций, встал с перебитой гусеницей, танкисты вытащили лобовой ДТ, установив его в воронке, и, ведя огонь из негр и из спаренного пулемета, не подпускали немцев к машине.
Волков лежал, в бессильной ярости наблюдая, как немцы начали закидывать лежащую роту минами. Он не заметил, как справа подполз Берестов.
— Знаете, товарищ лейтенант, — крикнул прямо в ухо командиру бывший белогвардеец. — По своему опыту скажу — если мы еще пять минут пролежим, людей будет уже не поднять! И тогда они нас тут просто уничтожат!
Скрипнув зубами, Волков уперся рукой в землю, готовясь встать, но старший сержант с неожиданной силой прижал его к земле.
— Не глупите! Подниматься вести роту — это верная смерть. Надо подавить пулемет!
Лейтенант лихорадочно огляделся. Ближе всего к ДЗОТу, практически в мертвой зоне находился взвод Медведева, но огневую точку из окопов прикрывал ручной пулемет, и люди старшины были прижаты к земле вместе со всеми. И все же, если кто и сможет подобраться к пулеметному гнезду, то это они.
— Рота! — заорал лейтенант, надеясь, что бойцы еще не потеряли голову от страха. — По амбразуре — огонь! Старшина Медведев — выделить группу гранатометчиков для уничтожения пулемета!
Люди услышали его, и хотя далеко не все смогли заставить себя поднять голову от земли, все же часть роты начала стрелять по амбразуре. В ответ из траншей немцы открыли ураганный огонь. Трое бойцов медведевского взвода внезапно поднялись и бросились к ДЗОТу. Двое рухнули, не пробежав и сорока шагов, один — убитый, второй — спасая жизнь. Но третий, красноармеец Холмов, каким-то чудом успел подобраться к пулеметному гнезду на двадцать метров. Упав на бок, он вытащил из сумки гранату и, действуя строго по наставлению, метнул ее по дуге в амбразуру, вслед за первой «лимонкой» последовала вторая. Обе разорвались перед самой амбразурой, и пулемет замолчал. Из траншей стреляли по-прежнему, но главная угроза была снята. Волков вскочил и, взмахнув пистолетом, закричал:
— Рота! За мной!
Он сделал несколько шагов, краем глаза замечая, что бойцы начали подниматься. Медведев встал, сжимая винтовку в правой руке и уже собрался крикнуть своим людям следовать за ним, когда помимо воли его взгляд оказался прикован к подавленному, казалось бы, ДЗОТу. То ли шевеление, то ли отблеск в амбразуре, но старшина, повинуясь какому-то чутью, не своим голосом заорал:
— Ложись!
Оживший пулемет ударил длинными очередями, выкашивая тех, кто не успел залечь. Холмов в ужасе обернулся и увидел, как, сбитые пулями, падают красноармейцы его взвода. Страшное чувство вины обрушилось на Валентина Васильевича. Этих людей убил он, это он не смог попасть гранатой в амбразуру, не подобрался ближе, чтобы бросать наверняка. Холмов встал во весь рост.
— Да что он делает! — в бешенстве крикнул Волков, глядя, как историк даже без винтовки идет к ДЗОТу.
— Ложись, доцент! — крикнули из цепи.
Пуля ударила Холмова в плечо, выплеснув кровью, и он побежал. Пятнадцать метров… Десять… Пули выбивали фонтаны земли, но он, словно заговоренный, бежал вперед. Еще пять метров… Вот он, ДЗОТ. На глазах у онемевших красноармейцев, на глазах у комбата, на глазах у поля, леса, России, красноармеец Валентин Васильевич Холмов упал на амбразуру, закрывая собой роту.
Волкову показалось, что над полем вдруг установилась оглушительная тишина, выстрелы, разрывы, крики где-то справа — он перестал это слышать. Глаза людей были прикованы к залитой кровью, изорванной фигуре, лежащей на ДЗОТе, казалось, что Холмов вцепился в землю, чтобы его нельзя было сдвинуть с амбразуры.
— ВАЛЬКА!!! — Дикий крик разбил оцепенение.
Красноармеец Шумов, рабочий тридцати лет от роду, встал, сжимая в руке винтовку. Волков почувствовал это — ярость, стыд, гордость и еще какое-то чувство, от которого на глаза выступали слезы и в горле стоял комок. Эта бешеная смесь словно подбросила людей, вздернула их на ноги, заставляя забыть о страхе смерти.
— Ррооотааа! — Лейтенант услышал звериный рык и с ужасом и восторгом понял, что это кричит он сам. — За Родину!
Они бросились вперед.
— За Сталина!
Траншеи взорвались выстрелами, но теперь это уже не имело никакого значения.
— За Холмова!
Волна людей с ревом ворвалась в окопы. В узких извилистых траншеях начался страшный, беспощадный бой, где одна сторона отчаянно оборонялась, борясь за свою жизнь, а другая шла вперед, огнем, штыком и прикладом уничтожая все на своем пути. Красноармейцы словно забыли, что их тоже можно убить, и бросались вперед, на штыки и пули, убивая немцев одного за другим. Старший лейтенант Петров, лихорадочно менявший диск в пулемете, вдруг обнаружил, что ему больше не в кого стрелять — немцев, что ползли к танку с минами, перекололи штыками. В считаные минуты все было кончено, из гитлеровцев спаслись лишь те, кто бежал из окопов в самом начале боя. Люди тяжело дышали, возбуждение схлынуло, и на его место пришла одуряющая усталость. Красноармейцы сидели, прислонившись к стенкам окопов, прямо среди трупов. Волков прошел вдоль траншеи, ободряя людей, заставляя встать, собрать трофейное оружие. Берестов уже поднял свой взвод и начал обустраиваться в немецких окопах, выбросив из них трупы гитлеровцев. Лейтенант подошел к ДЗОТу, возле которого стояли бойцы медведевского взвода. Старшина и Шумов осторожно подняли изорванное тело Холмова и положили на плащ-палатку. Волков почувствовал, что кто-то подошел сзади, и обернулся. Рядом стоял командир танкистов и молча смотрел, как красноармейцы поднимают тело.