Они принесли крылья в Арктику
Шрифт:
Анатолий Дмитриевич тут же приказал своему флагманскому радисту связаться с островом Котельным, запросить о возможной посадке у гостеприимного Бабича.
Тщательно проверяя работу компасов, переговариваясь друг с другом по радиотелефону, штурманы трех самолетов убеждались в правильности избранного курса, в исправности всей навигационной аппаратуры. Это тем более было важно, что с каждой новой сотней километров продвижения на север экспедиция углублялась в неведомую, никем из авиаторов доселе не посещавшуюся область высоких широт.
В 9 часов 50 минут, пройдя остров Фаддеевский, легли курсом на остров Беннетта — к последнему наземному
Сколько трагедий связано в прошлом с этими местами. Отсюда в восьмидесятых годах прошлого столетия двигался по льду американец Де-Лонг после того, как была раздавлена его шхуна «Жаннета». Шел Де-Лонг к берегам Якутии, но так и не достиг их. Позднее, в начале двадцатого века, к острову Беннетта прошел по льдам наш отважный соотечественник профессор Э. В. Толль в надежде отыскать мифическую «Землю Санникова», будто бы расположенную еще севернее. Погиб и Толль, не вернулся из своего похода.
А что же с гористой, одетой ледником мифической землей, которую давным-давно наблюдал будто бы издали якутский промышленник Яков Санников? Сколько раз бывало, работая на авиаразведке в Карском море, Анатолий Дмитриевич Алексеев и Николай Михайлович Жуков толковали об этом «таинственном острове». Да обстоятельства все не позволяли собраться слетать в столь отдаленные края.
Зато уж теперь… Хоть и справедливо было предположить, что корабли, дрейфующие со льдами, на своем пути уже прошли район мифической «Земли Санникова», что путешественники прошлого скорее всего наблюдали здесь дрейфовавшие в разные периоды айсберги, но все-таки, все-таки… Как хотелось воздушным странникам, пилоту и штурману, усмотреть с высоты хоть какую-нибудь одинокую скалу, торчащую среди всторошенных морских льдов…
— Однако, Николай Михайлович, глазам своим надо верить. Чего нет, того нет, — так Алексеев подвел итог наблюдениям из штурманской кабины Жукова. И продолжал: — Ну да бог с ними, с мифами, присмотримся-ка лучше к реальности здешних льдов…
Да, на взгляд бывалых полярников, картина была весьма интересная. На всем маршруте от Тикси до Фаддеевского и Котельного лед моря Лаптевых стоял без каких-либо следов подвижки. Ни трещин, ни разводьев, только кое-где на ровной заснеженной поверхности — редкие ропаки, заструги. Дальше, к северу, за Котельным и Фаддеевским островами положение резко изменялось. Большие береговые полыньи огибали эти острова, уходя на запад и восток, в пределах видимости. Еще дальше, севернее этой огромной полыньи, начинался сильно всторошенный лед. Виднелись тут и молодые годовалые льдины, и многолетние паковые. Никаких площадок, пригодных для посадки самолетов, усмотреть было невозможно.
Еще за полчаса до того, как по расчету самолеты должны подойти к каравану, Жуков поймал в перекрестье бинокля три черные точки.
Постепенно приближаясь, они обретали объемные очертания, принимали формы кораблей. Алексеев, присматриваясь в свой бинокль, старался узнать по силуэтам «старых знакомых», которых, бывало, столько раз случалось разглядывать с воздуха при встречах на ледовой разведке. Ну да, конечно: вот «Садко», а там и «Малыгин» с «Седовым».
По традиции самолеты делали над кораблями круги, покачивали крыльями. Но ответных приветствий — струек пара над трубами, подающими гудки, — не было… Да и откуда взяться пару. Давно не дымили трубы, давно погашены пароходные топки… Нет угля, на голодном топливном пайке уже который месяц живет караван…
Палубы, густо занесенные снегом, выглядели какими-то нежилыми, неприбранными. А корпуса, стиснутые льдом еще с осени, когда зажало их дрейфом, уродливо кренились в разные стороны. Общее впечатление неуютности, небрежности в облике зимующего каравана усугубляли кучи золы и мусора у бортов да грязные тропинки тут и там, испещрявшие между кораблями лед, давно посеревший, отнюдь не белоснежный. По тропинкам быстро двигались человеческие фигуры. Множество людей торопились к аэродрому, расположенному невдалеке от судов.
Вот как описано это в путевом дневнике экспедиции:
«Аэродром с зажженным посадочным костром и выложенным на льду «Т» выглядел с воздуха как восьмерка, нарисованная детской рукой. Гряда в начале аэродрома имела узкие ворота. Высокие торосы у границ аэродрома ничем не были отмечены. Направление полос не имело ограничений в виде флажков».
Сделав три круга и тщательно осмотрев площадку, флагман садился первым, прицеливаясь на ворота в торосистой гряде.
Самолет на минимальной скорости сел у самого основания аэродрома, на пробеге потерял скорость. Но, пройдя ворота, взмыл в воздух на невидимом трамплине. После второго сильного толчка машина плавно покатила к группе встречающих ее зимовщиков. Головин, садившийся следом за Алексеевым, тоже не обошелся без такого же «козла».
Орлову пришлось совсем худо. Резко подброшенная вверх на трамплине, его машина после сильного удара начала рулить к стоянке. Как показал осмотр, на его самолете серьезно поврежденными оказались лыжи…
Не обошлись без поломок и Головин и Алексеев…
Поломки были значительны, что и говорить! Но все связанные с ними огорчения как-то отступили в сторону перед радостью долгожданной встречи с зимовщиками кораблей. Едва выйдя из кабин, Алексеев, Головин, Орлов и их спутники тотчас попали в объятия лохматых бородачей, одетых совсем не по-«высокоширотному», изрядно истощенных, судя по бледным лицам. Но таких радостных, таких взволнованных. Десятки глаз, сверкавших слезами, болезненно покрасневших от блеска снега и незаходящего солнца, светились торжеством, благодарностью. И главное, казалось порой, что встретились люди не на льду океана в высоких широтах, а где-нибудь в Ленинграде на Невском или в Архангельске на Двинской набережной. Столько тут было и просто знакомых, и близких давних друзей.
— Батюшки, Николай Иванович, не узнать вас!..
— Что, неужто так зарос или поседел чересчур?..
— Петр Владимирович, вот встреча-то!.. От жены тебе гостинец привез…
— Рудольф Лазаревич, ну как зимуется вам?..
— Товарищ Киреев, а вам и зимовка нипочем!..
Алексееву особо приятно было видеть и Н. И. Евгенова, старейшего исследователя Арктики, с которым вместе столько раз участвовал он в карских экспедициях, и П. В. Орловского — руководителя гидрографии Севморпути, и профессора Р. Л. Самойловича, давнего своего начальника еще по «красинской эпопее», когда спасали итальянцев.