Они среди нас

Федотов Дмитрий Станиславович

Наполнение было долгим и мучительным. Статьи, поездки, интервью, снова статьи и снова поездки, и писк компьютера, и резь в глазах, и строчки мыслей, и — кофе, сигареты, кофе, сигареты…

Дни приходили и уходили. Женщины — тоже. Только серая муть неудовлетворенности и раздражения продолжала окутывать сознание и душу сентябрьским туманом.

— Ты вспоминаешь? — Татьяна спустила ноги с кресла не поправив платья, и стройный мрамор объемно высветился в золотистом круге на темно-зеленом бархате обивки.

— Я хочу…

Проглотив остатки содержимого стакана и комок сомнений, я опустился на ковер рядом с креслом

и провел пальцами по нежному абрису.

Дрожь была мгновенной и обоюдной. Ее — сладостная, моя — удивленная. Ее — от вожделения, моя — от холода! У человека не может быть такой холодной, обжигающей кожи! Даже у мертвеца!

Я резко отпрянул от кресла, но подняться с ковра уже не успел — липкая холодная масса рухнула на плечи и грудь, сдавила виски, оплела ноги и руки. Каждое движение давалось с великим трудом и сопровождалось отвратительным мокрым чмокающим звуком. Я все-таки встал на четвереньки и даже уцепился за стеллаж с книгами. Псевдокисель очень медленно, но все же стекал с меня, потому что уже потерял свою структурность, но знакомый и ласковый голос продолжал:

— Дурачок! Зачем же ты все испортил?.. Ведь ты же хотел!.. Быть рядом, быть всегда, быть…

— Эй-эй, котяра! — неожиданно рявкнул над ухом знакомый бас. — Ты куда это отправился?! Серый стал, не дышишь?..

— Все нормально, — я облегченно вздохнул и вытащил сигареты, но прикурить смог лишь со второго раза.

Берест некоторое время внимательно разглядывал мои мелко трясущиеся пальцы, потом — мятую, испуганную физиономию и наконец сделал единственно верный вывод:

— Опять?..

Я кивнул и сосредоточился на сигарете. Николай снова включил рацию.

— «Тюльпан», Вольского в Институте нет, домашний телефон не отвечает. Дачу проверять? Прием…

Берест посмотрел на меня, я отрицательно покачал головой.

— Не надо. Отбой, — буркнул Николай в микрофон.

— Холмс не ошибается, — изрек я, выстреливая недокуренную сигарету в форточку дверцы. — Двигай в Академгородок, командир, я знаю, где живет наш подопечный.

Берест только крякнул на этот пассаж и вдавил акселератор так, что буквально через двадцать минут звонок за шикарной под «шагрень» дверью пропел нам первые такты «Тореадора». Однако ответа не последовало. Мы переглянулись, и я повторил арию с тем же результатом. Бравый комиссар уже начал ехидно поглядывать, но тут меня осенило:

— Коля, ну-ка, рявкни по профессиональному! Наша интеллигенция до судорог боится служителей закона — это у нее наследственное.

— Да с чего ты взял, что он дома?! — не выдержал Берест. — Сегодня суббота: может, он на даче малину подвязывает?

— Наши ученые грызут «скалу познания» шесть дней в неделю. Рявкни, дружище!

Николай бешено посмотрел на мою невинную физиономию, откашлялся и стукнул кулаком в дверь:

— Откройте! Милиция!..

За «шагренью» послышалась какая-то возня, невнятное бормотанье, потом щелкнул замок и перед нами открылась ярко освещенная прихожая, почти пустая и оклеенная немецкими обоями «под орех». Вольский, худой и бледный, в распахнутой рубашке навыпуск и спортивных брюках стоял напротив, у входа в гостиную, в напряженной позе и, держа руки за спиной, пытался построить на своем бледном узком лице любезную улыбку.

— Чем обязан, господа?

Слова он не произносил,

а выплевывал, словно шелуху от семечек. Глаза его при этом лихорадочно обшаривали нас с ног до головы, будто бы искали подтверждения, что это — мы, а не кто-нибудь еще. Особенно меня. Ну да, я же, по его мнению, покойник и вдруг явился с визитом. Ничего, переживем!..

— Комиссар Берест, — Николай показал удостоверение.

Вольский кивнул, но глаз от меня не отвел. По-моему, он даже не видел Береста, его более всего интересовала моя персона.

— Несколько вопросов, Антон Аркадьевич, — спокойно продолжал Николай, принимая тактику «консультации». — Вы позволите пройти?

— А?.. Да-да, конечно, прошу! — Вольский, не поворачиваясь, толкнул задом стеклянную дверь гостиной и скрылся в ее полумраке.

Свет он включил, когда мы были уже на пороге комнаты, а сам хозяин успел перебраться в дальний угол к огромному аквариуму и усиленно делал вид, что разглядывает стайку перламутровых рыбешек.

— Антон Аркадьевич, у нас находится человек, — Берест явно решил брать «быка за рога», — который подозревается в злостном хулиганстве, если не сказать хуже, и который сдался добровольно, потребовав от полиции защиты жизни, чести и достоинства…

— На том основании, — зачем-то встрял я, — что у него, якобы, есть двойник, который и учинил все приписываемые ему безобразия, в частности, вчерашний дебош в кинотеатре «Орион».

Я не спускал глаз с правой руки ученого и готов был поклясться, что в ней пистолет. Но зачем?!..

— Вы желаете, чтобы я осмотрел вашего арестанта? — хрипло осведомился Вольский.

— Если не трудно, — кивнул Николай. — Нам рекомендовали вас как крупного психотерапевта. Кроме того, это — не единичный случай, поставивший нас в тупик. Надеюсь, вы узнали господина Котова, который, по вашему сообщению, разбился сегодня утром на своей машине? — Берест пристально посмотрел на скорчившегося в углу Вольского. — Вы можете с уверенностью сказать, что в машине был именно он?

— Да. Я знаюДмитрия Алексеевича. Мы встречались несколько раз, — Вольский все больше нервничал и даже забыл про своих рыбок. — А сегодня утром у кинотеатра «Орион» он едва не сбил меня! Ошибиться я не мог. Это верно так же, как и то, что господин Котов не могостаться в живых!..

Все дальнейшее произошло почти мгновенно. Вольский вскинул правую руку, тускло блеснула вороненая сталь, хлопнул выстрел, и мою левую щеку опалило огнем. Я ничком бросился на роскошный персидский ковер и еще в падении увидел, будто в замедленном кино, как Николай летит, распластавшись в прыжке, к белому как мел ученому, а тот очень медленно поворачивает хищное рыло пистолета в его сторону. Ковер смягчил удар, а второго выстрела так и не последовало.

Я приподнялся на локтях и сел, привалившись к дивану. Щека горела адским пламенем, Берест с профессиональным интересом рассматривал «трофей», а наш ученый Вильгельм Телль, скорчившись, полулежал в кресле напротив, слегка посиневший от временного недостатка кислорода в легких.

— Живой? — ухмыльнулся Николай. — В который раз за сегодняшний день? Поздравляю с боевым крещением.

— Ковбой чертов! — морщась, прошипел я и достал носовой платок. — Ты, случайно, не перестарался? — кивнул я на Вольского.