Они среди нас
Шрифт:
— Антон Аркадьевич, кто-нибудь имеет разрешение на вечерние и ночные работы? — спокойно поинтересовался Берест, деловито проверяя свой пистолет.
— Нет, но мой заместитель, Игорь Евгеньевич, иногда остается после шести часов, я ему разрешаю, — Вольский все еще не понимал всей серьезности ситуации.
— И больше никто? — уточнил Николай, перекладывая оружие из левой руки в правую.
— Нет…
— Тогда чей это плащ висит справа от двери? Он ведь явно женский?
Действительно, прямо на пожарном щите, поверх неизменного и вечного багра, висел светлый женский плащ, мокро отблескивающий мельчайшими капельками осевшего тумана.
Профессор воззрился на него, будто это был скафандр
— Что за ерунда?! Это же плащ нашей…
Он не успел закончить фразу. В проеме двери мелькнула полуразмытая фигура в зеленоватом ореоле, блеснула неяркая красноватая вспышка, сопровождаемая оглушительным хлопком. Вольский резко дернул головой в сторону и повалился на пол, а в следующую секунду раскатисто грохнул «волк» комиссара. Фигуру в проеме двери отбросило внутрь лаборатории, но звука упавшего тела я не услышал.
В коридоре сильно воняло пороховой гарью, профессор мешком лежал на полу, не подавая признаков жизни. Я быстро наклонился и нащупал на его шее слабую пульсацию сонных артерий — живой! Махнув Бересту рукой — все в порядке, — я осторожно перевернул Вольского на спину, в то время как Николай быстро и бесшумно, невзирая на свои габариты, скользнул влево от освещенного входа в лабораторию.
Я тщательно осмотрел ученого, но, кроме длинной запекшийся ссадины над правым виском, других повреждений не нашел. Профессор грохнулся в элементарный обморок! Я зажал ему пальцами нос и пару раз коротко шлепнул по обвисшим щекам. Вольский дернулся, пытаясь вдохнуть, и открыл мутные глаза. Я тут же отпустил его и протянул руку:
— Поздравляю с боевым крещением, Антон Аркадьевич! Теперь мы с вами квиты.
— Я жив?!.. — он кое-как поднялся, цепляясь за мою куртку. — Что это было, Дмитрий Алексеевич?
— Классическая дуэль в лучших традициях Дикого Запада, — я покосился на замершего у стены комиссара, стерегущего освещенный вход лаборатории. — В результате преступник ранен и пытается замести следы, а доблестный шериф идет по его кровавому следу.
В этот момент Берест показал мне кулак и, присев, осторожно заглянул в проем двери. Я оставил охающего профессора и бесшумным «кошачьим» шагом присоединился к Николаю. Тот молча протянул мне отобранный у Вольского «трофейный» пистолет — небольшой, с хищными зализанными формами, полуавтоматический «зубр» последней модификации с эргономичной рукоятью и биомеханическим корректором стрельбы. Ничего себе, игрушка! И где же это наши ученые такие крутые стволы достают?! Счастье еще, что профессор совершенно не умеет обращаться с оружием, иначе отпевали бы меня сейчас…
Между тем комиссар еще раз оглядел лабораторию и, пригнувшись, нырнул в зеленое марево. Я последовал за ним. Помещение, в которое мы попали, размерами примерно пятнадцать на пятнадцать метров, почти ничем не отличалось от подобных ему в других научных учреждениях. Те же длинные лабораторные столы вдоль стен, уставленные разнообразными приборами, те же пучки проводов, змеившихся по полу и стенам. Единственным, но существенным отличием являлось странное полусферическое сооружение как бы из крупноячеистой металлической сети, натянутой на трубчатый каркас сложного плетения. На вершине полусферы сверкал многогранный шар почти метрового диаметра. Именно он, медленно вращаясь на невидимой оси, издавал то низкое зловещее гудение, которое мы услышали, едва появившись на этаже. А странное зеленое освещение создавали два шестигранных рефлектора, расположенных в противоположных углах помещения и направленных явно на шар-многогранник.
Мы с Николаем медленно обошли установку вокруг, заглядывая во все углы, но никого, в том числе и трупа стрелявшего в профессора человека, не нашли. Зато в дальнем углу лаборатории обнаружили небольшую дверь, почти сливавшуюся со стеной, но соваться сразу в нее благоразумно не стали.
Берест принялся тщательно изучать пол напротив входа, видимо, пытаясь отыскать следы крови, которые, естественно, должны были присутствовать, учитывая точное попадание комиссара. О том, что на стрелке мог быть надет «броник», я тогда не подумал. Пока Николай занимался своими изысканиями, я вернулся в коридор и обнаружил Вольского, возившегося у раскрытого щита силовой установки.
— Что это вы задумали, Антон Аркадьевич? — вкрадчиво поинтересовался я, засовывая пистолет сзади за ремень.
Профессор подпрыгнул от неожиданности, оглянулся и облегченно шумно вздохнул:
— Ох, и напугали же вы меня, Дмитрий Алексеевич! Я тут пытаюсь найти главный кабель, питающий камеру Жизни, и отключить его, но плохо разбираюсь в электрических схемах. Вы мне не поможете?
— По-моему, мы договорились уничтожить установку, а не обесточивать ее? — напомнил я и, увидев на его лице замешательство, добавил: — Отойдите-ка от щита подальше, Антон Аркадьевич.
— Что вы собираетесь делать? — забеспокоился Вольский, видя, что я снова достаю пистолет.
— Привожу решение в исполнение, господин Франкенштейн, — сказал я, тщательно прицелился и четырьмя выстрелами разнес пластиковые панели силовых пускателей вдребезги.
Я не ошибся: минимум две пули, пробив изоляцию, замкнули многожильные кабели питания, сверкнула вспышка разряда короткого замыкания, из ниши повалил едкий дым, а следом раздался громкий хлопок и треск в лаборатории. Я подскочил к двери и увидел, как в замедленной съемке, летящие во все стороны длинные дымные стрелы из многогранного шара на вершине камеры Жизни, а еще комиссара, оглядывающегося на установку, и смутный женский силуэт в дальнем конце лаборатории с вытянутыми в сторону Береста руками, с которых текли в пространство жутко знакомые змеистые фиолетовые молнии. Я видел, что Николай не успевает отреагировать на это странное и внезапное нападение, я чувствовал и на себе леденящее дыхание смертельной опасности, но этопредназначалось, к счастью, не мне, а комиссару, уже застывшему в нелепой позе с полуподнятыми руками, груди которого успела достичь одна из фиолетовых «змей». И тогда я сделал единственное, что еще мог: перевел «зубра» на автоматический огонь и, ухватившись за рукоять обеими руками, нажал на спуск, целясь в то страшное существо у дальней стены и не думая, чем все это может кончиться…
Очнулся я сидящим на полу у дверей лаборатории от того, что Вольский брызгал мне в лицо водой. Руки до локтей дико болели и не слушались. Я с трудом поднял их, еще сжимающие смолкший «зубр», и подивился неестественному сине-белому цвету кожи. Лишь долгую минуту спустя я догадался, что руки свела от напряжения обыкновенная судорога. Я замотал головой и замычал от боли. Профессор радостно вскрикнул и кинулся меня трясти и обнимать.
— Живой, о господи, живой! — скороговоркой лопотал он, пытаясь подставить меня на ноги. — Я уже думал — все!
— Что «все»? — через силу пробормотал я и, держась за косяк двери, медленно поднялся. — Где комиссар?
— Когда вы начали стрелять, в вас ударила такая фиолетовая молния и вы упали! — попытался объяснить Вольский, бестолково суетясь вокруг. — А господин комиссар упал еще раньше и до сих пор не двигается и, кажется, не дышит. Белый весь…
— А женщина, та, что напала, где она? — схватил я его за грудки одной рукой, тогда как другая все еще продолжала сжимать оружие.
— Она там, — испуганно махнул в угол лаборатории Вольский, — тоже лежит и не шевелится. Похоже, попали-таки вы в нее, Дмитрий Алексеевич.