Они среди нас
Шрифт:
Я почувствовал, что голова начинает распухать от вопросов, и, с усилием встряхнувшись, повернулся к притихшему на заднем сиденье Вольскому.
— Слушайте, господин ученый, как по-вашему, что должно произойти с психомом в случае гибели матрицы?
— По нашим данным, — с готовностью, граничащей с подобострастием, отозвался тот, — они должны очень быстро распадаться, поскольку исчезает их психоэмоциональная подпитка.
— К чему ты клонишь? — покосился на меня Николай.
— Просто опасаюсь, как бы наш Ланселот не выбрал самый радикальный способ рассеивания…
— Типун тебе!.. — цыкнул Берест. — Ладно, сейчас разберемся, что он там навыдумывал!
Но мы ничего не успели предпринять. Едва мы подъехали, подскочил сержант Бульба и доложил, что капитан Ракитин засел на летней танцевальной площадке, предупредил через мегафон, чтобы никто не приближался к нему ближе пятидесяти метров и дал сторожкую очередь в воздух.
Берест тихо выругался, а у меня заныло в животе. На Алену мы старались не смотреть и полезли сквозь кусты в глубь парка за сержантом. И в этот момент с той стороны сухо и яростно ударил «калашников» длинной, в полмагазина, очередью. А через несколько секунд ахнуло так, что мы, как по команде, ничком рухнули в прелую листву, зажимая уши.
А потом наступила тишина, полная и какая-то неестественная.
Сержант сидел, привалившись к отсыревшему стволу клена и мотал головой, как китайский болванчик. Николай пытался встать, хватаясь за мертвые «руки» кустов, но ноги почему-то его не слушались, и ботинки упрямо скользили по жухлой траве. Что до меня, то я посчитал способ передвижения наших пращуров самым устойчивым и так, на четвереньках, не без успеха добрался до ближайшей скамейки. Через минуту ко мне присоединились Берест и Бульба. Мы, не сговариваясь, посмотрели в сторону танцплощадки, вернее, что от нее осталось. Там, над клочьями вездесущего тумана, медленно расплывалась грязно-желтая «амеба» дыма.
— Килограммов пять, — с каким-то удивлением пробормотал сержант. — Зачем?!..
Ему никто не ответил. Мимо нас пробежало несколько человек из спецотдела, а следом — светлая, полуразмытая фигурка.
— Алена! — метнулся к ней с неожиданной энергией Николай. — Не ходи! Не надо… — и он крепко обхватил бившуюся молчаливой птицей женщину.
Бульба, покряхтывая, поднялся и тоже направился в сторону взрыва. Алена вдруг обмякла, затихла и позволила усадить себя на скамейку. Ни на один вопрос не реагировала, лицо — гипсовая маска, глаза — сухие и пустые.
Мне вдруг стало невыносимо тошно и стыдно. Ощущение страшной вины пополам со вселенской злостью на все происходящее, бессилие и, где-то на самом краешке сознания, чувство гигантской ответственности за происшедшее и еще могущее произойти.
Почему?..
Кто же я все-таки?..
Откуда я знаю, что это?!..
Зачем мне это знание?!..
Состояние, охватившее меня, показалось сродни ясновидению или наоборот — сну. Я одновременно находился в городском парке и в каком-то очень знакомом, но не определяемом помещении. Я одинаково расплывчато видел детали предметов «тут» и «там», я жил в двух местах (или телах?!) сразу.
Сознание как бы разделилось на две половины — темную и светлую, и этой-то, последней, с каждой секундой становилось все меньше и меньше. Ужас, темный и необъятный, затапливал меня изнутри, как паводок ранней весной заливные луга. Стало до боли в мышцах страшно, но какая-то малая часть моего существа еще сохраняла остатки здравомыслия и разбудила дремавшее во мне новое Знание. Я понял, что Нурия каким-то образом все-таки нашла меня и теперь все зависит от того, выдержу ли я или сломаюсь под чудовищным напором чужой и враждебной воли. Какие тут, к черту, планы, ловушки?!.. Да и не могло быть никаких планов. Могучий маг Золотарев ошибся, поплатился жизнью, но так и не понял своего просчета. И я тоже чуть было не повторил его путь, а решение оказалось совсем не там, где мы искали.
И как только новое Знание заполнило сознание, я рванулся из этой мрачной, бездонной воронки, куда старалась затянуть мое «я» черная воля Нурии, я отчаянно боролся за каждую клетку своего мозга, за каждый сантиметр нервов, звеневших альтовыми струнами. Не хватало воздуха, чудовищный холод глодал тело и мозг и, как далекое эхо, шепот ниоткуда: «Да к черту все! Ради чего биться?.. Черное или белое, свет или тьма, звезда или крест — тебе-то что? Жить будешь — и неплохо, если не трепыхаться! Это же так приятно: не думать, не бороться, не жалеть, не любить, только покой и наслаждение жизнью… Только покой…» Казалось, свет угас совсем, но я упорно продолжал барахтаться, хватаясь за светлые островки Знания, медленно и постепенно заполнявшие темное пространство пустоты и забвения…
И вдруг все кончилось.
Я снова сидел на стылой ободранной скамейке в парке, и пот лил с меня ручьями, и первое, что я увидел, были испуганно-озабоченные, огромные глаза Алены.
— Дима, что случилось?! Тебе плохо?!
— Все в порядке, Аленушка, — мне удалось растянуть в подобие улыбки ссохшиеся губы. — Теперь уже, кажется, все.
— Что ты имеешь в виду? — Николай, снова подтянутый и настороженный, сел рядом.
— Я… Кажется, я только что нашел тот самый радикальный способ, Коля!
В словах моих не было убежденности, но Берест — я видел — поверил мне сразу и до конца.
— Я так и подумал, — серьезно кивнул он. — Я был уверен, что у тебя получится… Должно получиться! Жаль, что Олег не понял…
В этот момент перед нами вырос, улыбающийся во весь рот, мокрый и грязный сержант, вытянулся перед Берестом по стойке «смирно» и пробасил:
— Господин комиссар, разрешите доложить! Капитан Ракитин жив, но без сознания. Контузия.
— Дуракам везет, — облегченно выдохнул я и обернулся к Алене, но ее уже рядом не было.
— Как ему удалось? — Николай тоже не смог сдержать улыбки.
— Так капитан, оказывается, площадку заминировал! — Бульба восхищенно покрутил головой. — А уж чем приманивал этих тварей, ума не приложу!
— И не напрягайся, Степа, тебе вредно, — не удержался я, хлопая его по необъятной спине.
— Поехали, сержант, — кивнул растерявшемуся Бульбе Берест и направился к машинам.
Сзади хрустнула ветка, и я непроизвольно дернулся. Меня вдруг начало трясти: запоздалая реакция на стресс. Вольский осторожно присел на край скамейки и покосился на меня.