Они ведь едят щенков, правда?
Шрифт:
Но рядом никого не было.
Он снова обратился к книге — и снова услышал тот странный голос. Опять поднял голову. Никого.
И тогда он понял, что этот голос — его собственный. Но что же он произносит?
Да, конечно — ту самую мантру: ом мани падме хум. Странно, что он вдруг вспомнил ее. А еще удивительнее, что звучала она так, словно произносил ее кто-то другой, а не он сам. Он смутно припоминал, что натыкался на нее, когда проходил молниеносный курс тибетского буддизма. Это была мантра… Ченрезига, Владыки Любви, тибетского бодхисатвы сострадания. Странно. В тот раз она показалась Жуку какой-то жеманной и глупой. Ого — вот
Ом мани падме хум.
Произносить эти слоги было приятно.
Ом мани падме хум.
Он произносил это вслух, снова и снова. Возникало такое ощущение, будто он делает себе массаж ума. От этой фразы он расплывался в улыбке. Его голосовые связки вибрировали, как трубы органа. Становилось щекотно!
Ом мани падме…
— Какого хрена ты тут поешь?
— …хум?
На пороге комнаты стояла Энджел, уперев руки в бедра: белокурая хмурая богиня.
— Ты что — молитвы распевал? — требовательным голосом спросила она. — Черт возьми, ты что — правда молился? Боже мой. Пожалуйста, скажи мне, что я ошиблась. Ну, скажи же.
— Но я действительно пел. И ты попробуй. Это просто восхитительно. Повторяй за мной: Ом мани…
— Нет! — Энджел прикрыла уши ладонями. — Нет, нет, нет и еще раз нет. У меня совсем не то настроение, чтобы петь молитвы.
— Но ты расслабишься, дорогая. Ты вся как будто в тугую пружину закручена. Можешь, конечно, попробовать много раз повторить Рэндольф, но я не уверен, что эффект окажется тем же самым. А кстати — раз уж мы заговорили начистоту: кто такой этот Рэндольф?
В глазах Энджел показалось жестокое торжествующее выражение.
— Это имя, которое я дала своему вибратору.
Жук обдумал эту информацию. Задумчиво кивнул.
— А я думал на Рэндольфа Черчилля или Рэндольфа Скотта [73] . Что ж, — улыбнулся он, — надеюсь, я был на должном уровне.
— Знаешь, что делают эти кроманьонцы, которых ты называешь «ребятами»? Помимо метания ядер в бойлеры? Они учат моего восьмилетнего малыша свежевать опоссума.
— Вот это да!
73
Рэндольф Черчилль (1911–1968) — сын Уинстона Черчилля. Рэндольф Скотт (1898–1987) — американский актер.
— Да-да, «вот это да»! И он весь вымазан опоссумьими кишками. А потом он со своими очаровательными новыми друзьями собирается его жарить. Откуда такой рецепт? Из «Кулинарной книги выживания» Марты Стюарт [74] ?
Жук ощутил волну очень темной энергии, как будто ему в самую душу выстрелили из «Тазера». Он подумал: Интересно. Откуда же это взялось? И ответ пришел к нему сразу же: это было отвращение при мысли о том, что одно живое существо превращают в пищу для других существ. Внезапно одна мысль о поедании мяса сделалась ему омерзительна. Чудно — он ведь всегда любил чизбургеры.
74
Марта Стюарт (р. 1941) — телеведущая, главный
— Думаю, они собираются приготовить жаркое из опоссума. Это же часть «живой истории». Чтоб все было подлинным. Согласись, нелепо было бы рядиться в солдатскую форму тысяча восемьсот шестидесятых — и в таком виде поедать пиццу или «бигмаки»? — Он улыбнулся. — Бьюкс говорит, что получается не так уж плохо, если влить туда побольше соуса «Табаско».
— Какая мерзость, — сказала Энджел. — Да еще, наверно, эта гадость заражена бешенством. Я велела Барри идти со мной в дом, а он отказался. И что ты думаешь — кто-нибудь из этих захотел мне помочь? Ничего подобного. Просто стояли там и смеялись.
— Ну, я бы не стал принимать это на свой счет. Они всегда себя так ведут.
— Это было унизительно. А теперь я возвращаюсь в спальню — а ты тут распеваешь молитвы! Может, и ты тоже стремишься добиться какой-то подлинности, а? Это просто кошмар какой-то.
— Знаешь, дорогая, эта мантра, которая почему-то так раздражает тебя, дошла к нам через века от самого Авалокитешвары.
— Нет уж, избавь меня.
— Абсолютно точного перевода этой мантры нет. — Жук рассмеялся. — А нам-то, западным людям, вечно подавай буквальный перевод! Но самое главное в этой идее — если только это можно назвать идеей, — вот что: если мы сделаем мани нашим прибежищем, то Ченрезиг никогда не оставит нас…
Энджел смотрела на него округлившимися глазами.
— …и в наших умах возникнет самопроизвольное благочестие, и Великая Передача осуществится без малейших усилий. — Жук подмигнул ей. — Славно задумано, правда?
Энджел сидела на краешке кровати. И смотрела на Жука.
— Жук, — наконец заговорила она, — пожалуйста, скажи мамочке, что ты все это выдумал. Это же просто кусок твоего романа, правда? Ну конечно. Ты взял все это из романа.
— О нет. — Жук покачал головой и снова улыбнулся. — Я бы никогда не додумался до столь глубокой мысли. — Он рассмеялся. — А еще, вдобавок к этому странному покою, который я теперь ощущаю, я вдруг понял, какой же страшной дрянью были все мои романы. Мне следовало бы расстроиться и разозлиться — ведь я столько времени и энергии на них потратил, и все впустую! Но мысль о том, что это просто бездарная писанина, — она дарит мне… освобождение. — Жук радостно помахивал руками, будто человек, наконец-то освободившийся из тюрьмы. — Почему я чувствую себя таким чертовски счастливым?
Энджел стояла и не шевелилась.
— Но вернемся к мантре, — продолжал Жук. — Этот комментарий к Авалокитешваре оставил Дилго Кхьентце Ринпоче. Ого! Откуда это все берется? Сам не знаю. Ринпоче означает «бесценная драгоценность». Нет, нет, мисс Воинственная Безбожница, — засмеялся Жук, — речь тут не о золоте и не о жемчуге. Это просто синоним слова «лама», или «учитель».
Энджел оглядывалась вокруг, будто мысленно вызывала по номеру 911 санитаров «скорой помощи», чтобы они явились из мира духов и спасли ее от свихнувшегося любовника.
Но никто не явился. И она сказала:
— Жук, я ухожу.
Жук улыбнулся и кивнул.
— Да. Да.
— И это все, что ты можешь мне сказать? После всего?
— Ты все поняла, Энджел! Ты все поняла!
— Поняла… что?
— Что теперь мы должны пойти каждый своим путем… чтобы потом оказаться в одном и том же месте! — И Жук торжествующе воздел руки вверх.
— Ну, ладно, — проговорила Энджел успокаивающим тоном, собирая свои вещи и забрасывая их в сумку. — Сейчас мамочка уходит. У-хо-дит. У-хо-дит. Прямо сейчас уходит. До… сви-данья.