Они выбрали ночь
Шрифт:
– Приятного дня, сэр.
Обернувшись, Джинкс машинально приподнял шляпу, уставившись на знакомое, и в тоже время совершенно чужое лицо.
Маленький городок не терпел незнакомцев и за последний десяток лет, мистер Форсберг никогда не встречал здесь приезжих, - а тут такой прохожий...
– Чем могу помочь?
– Уделите мне пару ваших драгоценных минут.
– Голос прохожего звучал уверенно и в чем-то даже требовательно.
Шагнув навстречу, бывший констебль остановился, присмотревшись к собеседнику.
Человек выглядел высоким, подтянутым, по манерам истинный аристократ,
– Что это?
– не сдержав собственных эмоций, мистер Форсберг застывшим взглядом уставился на перо.
Незнакомец опустил взгляд, осторожно спрятал символ в карман, и пристально взглянув на констебля, произнес:
– Именно с него все и началось...
Ответом было искреннее удивление.
– Кто вы, сэр?
– Чуточку терпения, Джинкс. Чуточку терпения...
Протянув руку, собеседник принял из рук Форсберга девственно чистые листы, и аккуратно положив их на нижнюю ступень, указал ему на берег моря. Заворожено следя за движениями таинственного господина, констебль не мог сопротивляться.
Как и много лет назад, неведомая сила закружила его, заставив довериться собственному наитию.
Он безошибочно выбрал место для разговора. Именно здесь в окружении тисов и тополей, среди широких кустов и обрывистого берега, откуда так приятно наблюдать за восходом солнца, незнакомец замер и присев на плоский валун, предложил констеблю, похожий камень.
На коре широкого дуба виднелись тысячи ровных зарубок. Джинкс хорошо помнил тот день, когда он сделал первую из них. В то утро, он прогуливался с Люси по берегу, и именно на этом месте, его настигли болезненные воспоминания. С тех самых пор недуг не отпускал констебля ни на минуту. Только утром ему давалось несколько часов на передышку, а затем бесконечные вопросы и сомнения вновь заполоняли его разум, не давая покоя до самого полнолуния.
Но случались и те бесконечные ночи, когда в свете луны, постаревший мистер Форсберг выходил к берегу и, терзаясь в сомнениях, обливался горькими слезами.
Страх того, что проклятие Прентвиля может повториться, не давал ему покоя, терзая констебля изнутри, будто черви грызут высохший дуб, на котором он отмечал ускользающее время.
Наблюдая за страданиями мужа, миссис Форсберг пыталась успокоить его, вразумив воспаленное сознание своего любимого супруга. Но все попытки были напрасны, Джинкс ничего не хотел слушать. И мольбы его дорогой жены, пропадали в туне, не найдя отклика мужа.
– Очень кропотливый труд, - указав на ровные полоски, вырезанные на коре, заключил незнакомец.
Мистер Форсберг грустно улыбнулся. Для него они стали наказанием, разорвавшим его жизнь на миллион крохотных клочков, которые порождали отголоски последних дней Прентвиля. Конечно же, город не погиб в собственных руинах и отряхнувшись от пожарища, стал жить новой жизнью. Но для самого
– Зачем мы здесь?
– озаренный собственной мыслью произнес мистер Форсберг.
И ответ пришел незамедлительно:
– Я хочу открыть тебе правду, избавив от напасти, которая не дает тебе покоя. Вспомни.
Джинкс покосился на незнакомца и его губы вздрогнули от внезапной догадки. Знакомое лицо, черты, выражение глаз. Он уже встречался с ним раньше.
Но где?
Пульсирующая боль в висках, словно спасительный укол ножа избавил констебля от тумана неведенья. Он вспомнил,
Стерев бесконечные годы сомнений - он, будто и не было этих бесчисленных лет самобичевания - снова оказался в Прентвиле. Город грехов только находился на пороге ужасного нападения. Констебль брел по улицам в поисках извечных пресловутых 'ответов', которые не отпускали его и по сей день. Именно тогда он встретил незнакомца впервые. Только в тот раз он предстал перед служителем закона в образе Ночного провожатого и чумазого трубочиста, и многих других...
Нет! Хотя возможно и другие люди, что попадались Джинксу во время следствия, были чем-то схожи с незнакомцем.
– Оно ваше, - достав из кармана старое потрепанное перо, констебль протянул его собеседнику.
Сомнений быть не могло. Он знал: кто был перед ним!
Коракс с благодарностью забрал дар и приложив его к плечу, провел рукой, словно стряхивал грязь. Перо, прижавшись к ткани, исчезло.
– Оно предназначалось для тебя как защита. И сполна выполнило свою задачу.
– Защита?
– не расслышав, переспросил мистер Форсберг.
Ворон кивнул.
– Если бы не твой неудержимый нрав. Мы могли бы оступиться и тогда город пал под непосильной ношей собственных грехов.
– Но причем здесь я? От кого меня оберегали? И почему именно меня?!
– будто из пушки выпалил констебль.
Коракс заметно улыбнулся.
– Не все так сразу. Вы люди очень самонадеянны. Научившись измерять время, вы считаете, что смогли его подчинить себе. Также и с собственной душой. Отстранившись от посторонних советов и наставлений, вы считаете себя творцами всего сущего, оступаясь и спотыкаясь. Падаете в бездну. И только потом просите о помощи. Но порой вы являете собой настоящий пример подражания и восхищаете нас своими поступками. Принося себя в жертву, вы действительно меняете ход предначертанного.
– Я не понимаю, - честно признался мистер Форсберг.
Ворон продолжил:
– Мир устроен гораздо сложнее, чем ты способен понять. Но я постараюсь объяснить... Выдуманная смерть возницы, была некой ширмой, прикрытием, чтобы уберечь именно тебя. Мое перо, которое все это время пребывало в твоем кармане, замылило глаз одному из бессмертных.
– Но ...
– попытался что-то возразить констебль, но жест Коракса остановил его.
– Долгие годы, мой названный брат, пытался доказать Всеединому, что вы всего лишь жалкое отродье недостойное любви. Но слова так бы и остались только словами, если бы ваш город не стал умирать. Люди сами истребляли друг дружку. И ваш главный враг - Вы сами! И ваши бесконечные пороки стали преобладать среди тех, кто был достоин небесной любви.