Они живут рядом со мной (сборник)
Шрифт:
Конечно, я мог и сам определить то место, где разгуливают тетерева, мог издали разглядеть на деревьях осторожных, беспокойных птиц, но без помощи собаки подойти ближе не удавалось. Да, нужен был умный, толковый помощник, который проведет разведку местности, подождет меня, только потом поднимет птиц на крыло и негромким, редким лаем отвлечет внимание напуганного выводка, рассевшегося по деревьям.
После каждой очередной неудачи пес понуро плелся следом за мной, не понимая, что еще требуется от него. Громыхала цепочка, мой неисправимый индивидуалист в наказание за вольность оставался дома, я же клялся, что никогда больше не
Лодка отходила от берега и тяжело врезалась в волну… Волна прошла по озеру, ворвалась в тростник и выгнала оттуда на открытое место утиный выводок. Стайка видела лодку, видела меня, беспокойно крутила головками и отступала по воде, вплавь, не собираясь пока подниматься на крыло…
У меня не было с собой ружья, я не собирался добывать этих птиц, но мое весло заработало быстрей — я гнал лодку через волны за утками, чтобы еще раз проверить ту губительную для жертвы тактику, которую применяли волки при охоте за зайцем, и которую разгадали люди и использовали для атаки подводных лодок на транспорты противника…
Утки оставались верными себе: они не ждали никакой опасности впереди, они видели только меня и быстро уплывали от лодки. Если бы у уток не было крыльев, если бы эта стайка была тем самым караваном судов, который мог уйти от противника только по воде… Тогда по другому охотнику можно было подождать впереди и напасть с фронта на уток, которые не знали сейчас ничего, кроме видимой опасности сзади…
Подводные лодки объявлялись всегда неожиданно и неотступно преследовали транспорты. Конвой, разумеется, обнаруживал врага и навязывал бой. Преследователи несли потери, но не отступали. А караван судов все-таки уходил, уходил, как утки от моей лодки, забывая внимательно посматривать вперед. Корабли конвоя оттянуты назад, впереди почти нет охраны. И тут впереди по курсу неожиданно появляются скрывавшиеся до этого новые подводные лодки. Курс перерезан. Следуют торпедные атаки, гибнут транспорты — охота завершена.
Это была волчья расчетливая тактика преследования, преследования открытого, грозного, не оставляющего жертве ничего, кроме желания поскорей оторваться от видимого врага. Точно так и преследовала зайца по глубокому снегу волчья стая…
След зайца уводил за собой только часть животных. Они неслись, низко опустив головы и пожирая голодными носами свежий запах, оставленный на снегу заячьими лапками. Волки, видимо, отлично знали, что заяц никуда не умчится, а даст круг, еще круг по родным полям, мимо знакомых кустов, потом минует низинку и выскочит на взгорок к редкому осиновому леску.
К этому осиннику на взгорке и направлялась скрытно вторая часть стаи. Заяц летел сломя голову, помня только своих преследователей. Убежать. Замучать врага, вязнущего сзади в снегу, заставить его отказаться от погони. И все это здесь, где заяц знает каждый куст, каждый уголок редколесного клина. Сейчас враг отстанет, не догонит по снегу и отступит сам. Сейчас вниз, в ложбинку, потом махами на взгорок и широким броском в осинник. Но добраться до осинника зайцу уже не удалось — его путь был заранее предупрежден и перерезан затаившимися охотниками…
Мог ли один волк так успешно организовать охоту за этим быстрым на снегу зверьком?.. Конечно, нет… Наверное, волку никогда не удалось бы догнать в декабрьском поле зайца-русака… А мог ли один волк расправиться с лосем-самцом в летней тайге, когда ноги лесного быка знают под собой твердую почву?.. Удар острого копыта навсегда оставил бы волка там, где этот серый охотник попытался бы в одиночку довести свою рискованную охоту до завершающей стадии.
Моя лодка возвращалась обратно, я затягивал ее на берег, и она ожидала следующего плавания, подставив серый, промокший бок крутой сердитой волне. В лодке у меня всегда оставалось весло, оставался черпак, а иногда там неосмотрительно забывалась и баночка с червями.
Эту баночку хорошо знали трясогузки. Они вечно шныряли около моей лодки, постоянно метили сиденье пятнышками помета и тут же разыскивали и растаскивали забытых мною червей. Эти птички тоже были охотниками, но их успех зависел не столько от организации самой охоты, сколько от моей забывчивости. Трясогузки были такими же тихими охотниками-единоличниками, к числу которых пока принадлежал и я.
Иногда я не сразу разгружал свою лодку: сначала уносил домой удилища и добычу покрупней, и только потом возвращался за баночкой с червями и за остальной частью улова. На дорогу от лодки к дому и обратно у меня уходило не более семи-восьми минут, и за это время трясогузки никогда не успевали совершить свой набег. Но другие охотники, тихие и незаметные до поры до времени и поспешные и ловкие в своем мероприятии, нередко похищали за эти несколько минут значительную часть моей добычи.
Коллективные набеги на мою рыбу, оставленную на короткий срок в лодке, совершали серые вороны. И как мне казалось, своим успехом эта общественная охота была обязана прежде всего разведчику-наблюдателю…
Я видел этого разведчика-наблюдателя чуть ли не каждый день, пока жил на берегу озера. Стоило мне, прихватив удилища, направиться от дома к лодке, стоило еще только-только отвести свое суденышко от берега, как ворона-наблюдатель молча срывалась с березы и широкой, неспешной дугой планировала именно в ту сторону, куда собиралась направиться моя лодка.
Наблюдатель пропадал в кустах на берегу озера, и я до конца своих рыбацких дней рядом с обществом ворон так и не разобрался: был ли его полет к берегу каким-то определенным сигналом для остальных птиц — мол, лодка отправилась на рыбную ловлю, скоро она вернется, скоро будет пожива, а потому всем-всем приготовиться к охоте, — или разведчик всего-навсего менял свой наблюдательный пункт. Когда лодка уплывала от дома надолго и, нагруженная рюкзаком и различным снаряжением, никак не походила на суденышко, отправившееся на кратковременную рыбалку, наблюдатель тоже покидал свой пост, но в этом случае он направлялся не к берегу вслед за мной, а попросту удалялся в лес, будто заранее зная, что никакой охоты сегодня не будет.
Дальнозоркая ворона, пожалуй, и сегодня разобралась, куда именно направилась моя лодка. Вернувшись обратно и немного подтащив на берег свое суденышко, я, как всегда, сразу же забрал из лодки снасть и часть рыбы. Все было, как обычно: так же я подошел к дому, так же, проскрипев и хлопнув, открылась и закрылась за мной дверь, так же человек, хозяин лодки, исчез за дверью… Но на этот раз я решил перехитрить ворон — я не стал входить в дом, остался в коридоре и, прижавшись к дверной щели, приготовился увидеть все, что произойдет дальше…