Онлирия
Шрифт:
– И что мне надлежит сделать, мужчине? – начал я злиться, хотя мне и было очень ее жалко.
– Пойти сейчас же туда, достать из-под снега золотые часы и обручальное колечко.
– Но ты представляешь себе, который теперь час? – окончательно рассердился я. – Час ночи! Где тебя носило до этих пор?
– Не кричи на меня, пожалуйста! – И слезы полились у нее в три ручья.
–
Лучше пойдем и достанем мои часики из снега.
О, я плохо переносил ее слезы, я испытывал не жалость, когда она вот так вот заливалась, а какое-то сумасшедшее раздражение,
– Завтра! – продолжал я кричать. – Сейчас все равно темно! И чем я буду рыть снег – руками, что ли?!
– Завтра эта бандитка придет и все достанет раньше нас…
С тем она и удалилась в ванную умываться, а потом молча поплелась в спальню.
А я посидел еще немного за столом, проверяя студенческие работы, и тоже пошел спать.
Наутро я проснулся чуть свет и стал расталкивать разоспавшуюся жену. Она только мычала и отворачивалась, не желая просыпаться.
И тут на тумбочке я увидел аккуратно выложенные на салфетку золотые часы и обручальное кольцо. Все это было положено таким образом, чтобы я обязательно заметил их.
Я обернулся к ней вновь и увидел, что жена, совершенно проснувшаяся, внимательнейшим образом следит за мной.
– Неужели тебе непонятно, что мне скучно жить? – заговорила она первою.
– Отчего же… скучно? – молвил я в ответ, лежа с закрытыми глазами и, как всегда, чувствуя, что если здесь близко подошли к смерти, то там, в непонятной туманной дали, занимались чем-то похожим на деловитую стирку белья в хорошо отлаженной стиральной машине.
– Ну чего бы ты мог предложить мне, чтобы не было так скучно? – спрашивала жена, пропустив мимо ушей мой тихий вопрос.
– Поэтому ты и разыграла из себя дурочку, чтобы не скучать? – вновь спрашивал я, так же не обратив внимания на ее слова.
– Да и что ты можешь придумать?.. Что может придумать в этой проклятой стране словесник, преподаватель русского языка?.. Может быть, предложишь походить в субботу на лыжах? Электричка, уйма народу… Реутово… А потом, хорошо уставшие и румяные с мороза, заходим в кафе “Ивушка”, пьем мутный кофе с молоком из стаканов…
– Мне предложили, между прочим, поехать на два года в Марокко, – сообщил тут я. – Преподавать русский язык в Касабланке.
– Когда? – оживилась жена. – Когда тебе об этом сказали?
– Вчера. А ты не пришла с работы и не позвонила даже… Где ты была, между прочим?
– А… Ничего особенного, не думай. Одна музыковедша защитила диссертацию.
Пригласила на банкет в последнюю минуту…
Впоследствии, после жизни, когда мы с Надеждою встречались в наших скитаниях по разным мирам, я как-то не вспоминал об этом разговоре, происшедшем однажды зимою в Москве, в микрорайоне Ясенево, в квартире на восьмом этаже девятиэтажного дома… Но в последний раз, когда мы так же нечаянно повстречались на берегу моря среди прекрасных пальмовых лесов, выросших на том месте, где когда-то был расположен большой марокканский город
Касабланка, я напомнил ей о том зимнем разговоре и сделал задним числом мудрейший вывод:
– Ни в холодных снегах России, ни в жарком Марокко
– Отчего же?
– “Из-за чего” надо бы сказать… Из-за того, что у меня была моя любовь к тебе, а у тебя – любовь к Орфеусу. Потом все мы умерли, но проблема не разрешилась. Разве ты перестанешь ходить по земле и искать своего Орфеуса, хотя вряд ли найдешь его? А что я сам? Перестану ли носиться по всему мировому пространству, летая за тобой и каждый раз с горечью уходя от тебя и радостно предощущая, что где-нибудь снова столкнусь с тобою – в самом неожиданном месте, вот как и сегодня?
Сказано: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
И еще сказано, что Бог есть любовь.
И последовательность усилий при создании мира была такова:
БОГ – любовь – музыка – слово – жизнь – ЧЕЛОВЕК.
Я существую. Я вечен, созданный по образу и подобию Бога. Он замыслил так. Я тот, кто выпил остатки теплого пива из валявшейся в песке пивной банки, – проходивший по пляжу бродяга, длинноволосый молодой человек, курчавый и бородатый, с крестиком на голой груди, выставленной из-под распахнутой рубахи на обзор всем желающим: полюбуйтесь-ка мощными буграми грудных мышц, поросших густой косматой светлой шерстью…
Я этот молодой бродяга, питающийся из мусорных баков. Из тысяч ежедневно посещающих пляжи Касабланки людей никто не знает о том, что я недавно перелетел сюда через море вместе со своим другом Френсисом Барри, и он полетел дальше, через Атлантику по направлению к Нью-Йорку, а у меня здесь пропала моя уверенность, и я уже не смог больше взлететь. Френсис обещал из
Америки прислать мне денег и написать письмо, но вот уже прошло несколько недель, и никаких известий от моего друга нет. И я вынужден голодать.
Однажды попалось даже с килограмм какой-то снеди, нежной каши, перемешанной с кусками баранины и овощами, и эта вкусная масса удобно лежала на краю мусорной груды, почти не соприкасаясь с другими остатками пищи, – роскошно пируя в одиночестве при свете розовых небес рассвета, я мысленно похвалил себя за свою весьма добродетельную привычку вставать рано… Но несмотря на подобные удачи и весьма благополучный для бродяг пляжный сезон этого года, я не мог больше оставаться здесь – и отправился пешком вдоль побережья
Атлантики к северу, в сторону Танжера, где скопилось в последнее время довольно много людей, испытывавших свои возможности в левитации на перелетах через Гибралтар.
Не знал я, что случилось с Френсисом – удалось ли ему перелететь через
Атлантический океан?.. Не знал я и о том, почему Надежда не приехала встретиться со мной в Касабланку, где собралась наша группа под руководством
Френсиса Барри. Я в письме подробно все ей объяснил, письмо это она получила, в том абсолютно уверил меня Джон Скемл, по моей просьбе заезжавший к ней в Геттинген, где она жила в своем домике (в бывшем нашем домике) после смерти своего третьего мужа, тенора из Южной Кореи.