Оно
Шрифт:
Мальчишки посмотрели на него, удивленные, потом Эдди сказал:
– Ну, я должен идти.
– Подожди секунду, – сказал Бен. – У меня есть идея, если ты действительно не хочешь идти в травмопункт.
– Да? – Эдди посмотрел на Бена в сомнении, но с надеждой.
– У тебя есть пятицентовик?
– У меня есть десятицентовик. А что?
Бен рассматривал высыхающие темно-бордовые пятна на рубашке Эдди.
– Зайди в магазин и купи шоколадное молоко. Пролей примерно половину себе на рубашку. А когда придешь домой, скажи маме, что ты все .его пролил.
Глаза Эдди прояснились. За четыре года,
– Это может сработать, – сказал он.
– Только не говори, что это моя идея, если все раскроется.
– Не скажу, – сказал Эдди. – Пока, аллигатор.
– О'кей.
– Нет, – сказал Эдди – когда я говорю так, ты должен ответить: «До скорого, крокодил».
– До скорого, крокодил.
– Понял. – Эдди улыбнулся.
– Ты что-нибудь имеешь в виду? – сказал Бен. – Вы на самом деле парни хладнокровные?
Эдди выглядел более чем смущенно, он явно нервничал.
– Билл хладнокровный, – сказал он и ушел.
Бен смотрел, как он шел до Джексон-стрит и затем повернул к дому.
Через три квартала он увидел три хорошо знакомые фигуры, стоящие на автобусной остановке на углу Джексон и Мейн. Ему здорово повезло, они стояли к нему спиной. Бен нырнул за забор, сердце у него отчаянно билось. Через пять минут междугородный автобус Дерри – Ньюпорт – Хейвен остановился, Генри и его дружки вынесли свои зады с остановки и прыгнули внутрь.
Бен подождал, пока автобус не скрылся из поля зрения, и поспешил домой.
8
Той ночью с Биллом Денбро случилась ужасная вещь. Она случилась второй раз.
Его мама и папа были внизу и смотрели телевизор, почти не разговаривая друг с другом, сидя на разных концах кушетки, как столбики-подставки для книг. Было когда-то время, когда комната, где стоял телевизор, открывающаяся на кухню, полна была разговоров и смеха, и того и другого было так много, что порой невозможно было слушать телевизор.
– Замолчи, Джордж! – кричал обычно Билл.
– А ты прекрати жрать воздушную кукурузу, – отвечал обычно Джордж.
– Ма, заставь Билла дать мне воздушную кукурузу.
– Билл, дай ему воздушную кукурузу. Джордж, не называй меня Ма. Ма – это похоже на блеянье овцы.
Или отец шутил, и они все смеялись, даже мама. Билл знал, что Джордж не всегда понимал эти шутки, но он тоже смеялся, потому что все смеялись.
В те дни мама и папа также были подставками для книг на кушетке, а он и Джордж были книгами. Уже после смерти брата Билл тоже старался быть книгой между ними, когда они смотрели телевизор, но это была холодная и неблагодарная работа. С двух сторон он ощущал холод, а дефростер Билла был слишком невелик, чтобы справиться с ним. И он должен был уходить, потому что этот холод замораживал его щеки, и от него у мальчика слезились глаза.
– Ххотите ппослушать шутку, которую я ссслышал сегодня в шшшколе?
– попытался он расшевелить их однажды, несколько месяцев назад.
Молчание. По телевизору преступник
Отец Билла оторвался от журнала, который смотрел, и взглянул на Билла с мягким удивлением. Потом снова обратился к журналу. Там, на картинке, был изображен охотник, уставившийся из сугроба на огромного ревущего полярного медведя. «Искалечен убийцей из Белых Пустынь» – так называлась статья. Билл подумал: «я знаю, где находятся белые пустыни, – между папой и мамой на этой кушетке».
Мама совсем не подняла головы.
– Это насчет того, сколько нужно французов, чтобы ввернуть лампочку, – начал Билл. Он почувствовал мелкую испарину на лбу, как бывало в школе, когда он знал, что учительница игнорировала его, пока могла, но скоро должна его вызвать. Он сказал это слишком громко, но казалось, не может понизить голос. Слова эхом отдавались в его голове, как сумасшедший перезвон, сжимаясь и изливаясь опять.
– Ттты знаешь, сссколько?
– Один – чтобы держать лампочку, и четверо – чтобы повернуть дом, – равнодушно сказал Зак Денбро и перевернул страницу журнала.
– Ты что-то сказал, дорогой? – спросила мама, а в Театре Четырех звезд брат, который был священником, уговаривал брата, который был бандитом, признать свой грех и молиться о прощении.
Билл сидел, истекающий потом, но холодный – такой холодный! Было холодно, потому что на самом деле он не был единственной книгой между ними двумя: Джордж все еще находился там, только теперь это был Джордж, которого он не мог видеть, Джордж, который никогда не просил воздушной кукурузы и не вопил, что Билл его обижает. Этот новый вариант Джорджа никогда не вырезал чертиков. Это был однорукий Джордж, бесцветно, задумчиво молчаливый в призрачном бело-синем мерцании «Моторолы», и, возможно, не от родителей, а от Джорджа исходит этот жуткий холод; возможно, это Джордж был настоящим убийцей с Белых Пустынь. В конце концов Билл убежал от холодного, невидимого брата к себе в комнату, где он лег лицом в постель и плакал в подушку.
Комната Джорджа оставалась такой же, какой была в день его смерти. Недели через две после похорон Зак положил игрушки Джорджа в картонную коробку, имея в виду отдать их то ли Доброй Воле, то ли Армии Спасения, то ли еще кому-то в этом роде, как считал Билл. Но, когда Шерон Денбро увидела, что он выходит с коробкой в руках, ее руки, как испуганные белые птицы, взвились к голове, зарылись в волосы и там замкнулись в кулаки. Билл при виде этого повалился на стену – сила вышла из него, ноги не держали. Его мать выглядела сумасшедшей, как Эльза Ланкастер в «Невесте франкенштейна».
– Ты не посмеешь трогать его вещи! – кричала она хриплым голосом.
Зак вздрогнул и, не говоря ни слова, отнес коробку с игрушками обратно в комнату Джорджа. Он даже разложил их точно на тех же местах, с которых взял. Билл вошел и увидел, что отец стоит на коленях у кровати Джорджа (которую мать все еще меняла, хотя теперь только раз в неделю вместо двух) и головой зарылся в свои волосатые мускулистые руки. Билл увидел, что отец плачет, и это увеличило его ужас. Пугающая возможность вдруг пришла ему в голову: может быть предметы не просто выходят из строя и все, может они все продолжают и продолжают выходить из строя до тех пор, пока окончательно не разваливаются.