Оно
Шрифт:
Беверли не слышала их в прямом смысле этого слова; не звуки шагов заставили ее обернуться, когда Генри Бауэрс чуть ли не вплотную приблизился с ней. Согнув колени, осторожно ставя ноги на бетон тротуара, с застывшей улыбкой на лице, Генри двигался бесшумно, как индеец. Нет; сработало чувство, слишком явное, однозначное и сильное, чтобы проигнорировать его, чувство, что…
…за тобой наблюдают.
Майк Хэнлон отложил ручку, посмотрел на заполненную тенями перевернутую чашу главного зала библиотеки. Увидел островки света, созданные подвешенными к потолку круглыми плафонами; увидел тающие в сумраке книги; увидел металлические лестницы, изящными спиралями уходящие к стеллажам. Он не увидел ничего лишнего или находящегося не на месте.
И тем не менее не верил, что он в библиотеке
Когда все остальные ушли, Майк прибрался с аккуратностью, давно вошедшей в привычку. Действовал он на автопилоте, мыслями унесшись на миллион миль — и на двадцать семь лет. Очистил пепельницы, выбросил пустые бутылки (прикрыл их другим мусором, чтобы не шокировать Кэрол), банки, предназначенные для последующей переработки, положил в ящик, который стоял за его столом. Потом взял щетку и подмел осколки бутылки из-под джина, которую разбил Эдди.
Наведя порядок на столе, пошел в зал периодики и подобрал разлетевшиеся журналы. И пока занимался этими простыми делами, его мозг прокручивал рассказанные Неудачниками истории — делая упор прежде всего на то, что осталось за кадром. Они верили, что вспомнили все. Он полагал, что Билл и Беверли действительно вспомнили почти все. Но не полностью. Остальное могло к ним прийти… если бы позволило время. В 1958 году времени для подготовки не было. Они говорили и говорили — их разговоры прервала только битва камней да единичное проявление группового героизма в доме 29 по Нейболт-стрит — и, возможно, за разговорами до дела так бы и не дошло. Но наступило 14 августа, и Генри с дружками просто загнали их в канализационные тоннели.
«Может, мне следовало им сказать», — думал Майк, раскладывая по местам последние журналы. Но что-то очень уж противилось этой идее — голос Черепахи, как он думал. Может, этот самый голос, а может, и принцип спиральности тоже сыграл свою роль. Возможно, тому завершающему событию предстояло повториться, пусть и на каком-то другом, более высоком уровне. К завтрашнему дню он приготовил фонари и шахтерские каски; в том же стенном шкафу лежали аккуратно сложенные и перетянутые резинками чертежи дренажной и канализационной систем Дерри. Но когда они были детьми, все их разговоры и все их планы, сырые, а то и просто никакие, в конце обернулись ничем; в конце их просто загнали в подземные тоннели, навязали им последующую за этим схватку. И это случится снова? Вера и сила, он уже пришел к этому выводу, взаимозаменяемы. А окончательная истина еще проще? Ни один акт веры невозможен, если тебя грубо не зашвырнут в бурлящий эпицентр событий? Как новорожденный безо всякого парашюта вылетает из чрева матери, словно падает с неба? И раз ты падаешь, тебе приходится верить в парашют, в его существование, так? Дергая за кольцо, уже падая, ты выносишь последнее суждение по этому предмету, каким бы оно ни было.
«Господи Иисусе, прямо-таки чернокожий Фултон Шин», [313] — подумал Майк и рассмеялся.
Майк прибирался, наводил порядок, размышлял, а тем временем другая часть его разума ожидала, что он наконец-то закончит и сочтет себя достаточно уставшим, чтобы пойти домой и несколько часов поспать. Но, покончив со всем, что собирался сделать, Майк обнаружил, что сна ни в одном глазу, и он бодр, как никогда. Вот он и направился к единственной в библиотеке запираемой комнате, сетчатая дверь в которую находилась в глубине его кабинета, открыл ее ключом, висевшим на его кольце с ключами, и вошел. В этой комнате, огнестойкой при закрытой и запертой сейфовой двери, хранились ценнейшие первые издания, книги с автографами писателей, которые давно уже умерли (среди подписанных изданий библиотека могла похвастаться «Моби Диком» и «Листьями травы» Уитмена), исторические материалы, связанные с городом, и личные архивы тех нескольких писателей, которые жили и работали в Дерри. Майк надеялся, если все закончится хорошо, убедить Билла оставить его рукописи публичной библиотеке Дерри. Шагая по третьему проходу хранилища, освещенному лампами под жестяными колпаками, вдыхая знакомые библиотечные запахи затхлости, и пыли, и клея, и старой бумаги, он думал: «Когда я умру, меня, наверное, положат в гроб с библиотечной карточкой в одной руке и штампом „ПРОСРОЧЕНО“ в другой. Может, это даже и лучше, ниггер, чем умереть с пистолетом в руке?»
313
Фултон, Джон Шин (1895–1979, настоящее имя Питер Джон Шин) — американский католический
Остановился он на середине третьего прохода. Его большой стенографический блокнот, заполненный историями Дерри и его собственными записями, стоял между «Старым Дерри» Фрика и «Историей Дерри» Мишо. Блокнот Майк засунул так глубоко, что он был практически невидимым. Никто бы никогда не смог его найти, если б специально не искал.
Майк достал блокнот и вернулся к столу, за которым они сидели, по пути выключив свет в хранилище и заперев сетчатую дверь. Сел, пролистал исписанные страницы, думая о том, какой он создал странный и ущербный документ: наполовину история, наполовину скандал, отчасти дневник, отчасти исповедь. Он ничего не писал с 6 апреля. «Скоро придется покупать новый блокнот», — подумал он, переворачивая несколько оставшихся пустых листов. С улыбкой подумал об исходном черновике романа «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл, написанном во многих и многих стопках школьных тетрадей. Потом снял с ручки колпачок и написал «31 мая», отступив на две строчки от последней записи. Какое-то время посидел, оглядывая пустынную библиотеку, а потом принялся записывать все, что произошло в три последних дня, начиная с его телефонного разговора со Стэнли Урисом.
Майк усердно писал пятнадцать минут, потом концентрация начала слабеть. Он прерывался все чаще и чаще. Мешал образ оторванной головы Стэнли Уриса в холодильнике. Окровавленной головы Стэна, с открытым, набитым перьями ртом, вываливающейся из холодильника и катящейся по полу к нему. С огромным усилием Майк отделался от этого образа и продолжил работу, но буквально через пять минут выпрямился и развернулся, в полной уверенности, что увидит голову, катящуюся по черно-красным клеткам старого линолеума, с блестящими стеклянными глазами, как у висящей на стене головы оленя. Ничего не увидел, никакой головы. Ничего не услышал, кроме приглушенных ударов собственного сердца.
«Возьми себя в руки, Майки. Это нервы, и все. Ничего больше».
Легко сказать. Слова стали ускользать от него, мысли отошли за пределы досягаемости. Что-то начало давить на затылок, сильнее и сильнее.
За ним наблюдали.
Майк положил ручку и поднялся из-за стола.
— Есть здесь кто-нибудь? — Голос эхом отразился от ротонды, заставив его вздрогнуть. Он облизнул губы, предпринял вторую попытку. — Билл?.. Бен?..
«Билл-илл-илл… Бен-ен-ен…»
Внезапно Майк решил, что хочет уйти домой. А блокнот он мог взять с собой. Потянулся к нему… и услышал едва различимый звук шагов.
Огляделся. Острова света окружали еще более сгустившиеся тени. Больше ничего… во всяком случае, ничего такого, что он мог увидеть. Он ждал, под гулкие удары сердца.
Вновь услышал шаги, только на этот раз сумел определить, откуда они доносятся. Из стеклянного коридора, соединявшего взрослую библиотеку с детской. Там. Кто-то. Что-то.
Майк бесшумно подошел к столу выдачи книг. Деревянные клинья держали открытыми половинки большой стеклянной двери в коридор, и он видел какую-то его часть. Видел вроде бы ноги, и внезапно охвативший его ужас заставил задаться вопросом: а вдруг Стэн все-таки пришел, вдруг Стэн выйдет сейчас из темноты с птичьим атласом в руке, бледным лицом, синюшными губами, разрезами на предплечьях и запястьях. «Я наконец-то пришел, — скажет Стэн. — Мне потребовалось время, чтобы вылезти из ямы в земле, но я наконец-то пришел…»
Еще шаг, и Майк увидел обувь, обувь и обтрепанный низ штанин — джинсу и тесемки на фоне голых, без носков, лодыжек. И в темноте, почти на шесть футов выше лодыжек, поблескивали глаза.
Одной рукой Майк ощупывал поверхность полукруглого стола, медленно обходя его, не отрывая взгляда от этих неподвижных, поблескивающих глаз. Его пальцы наткнулись на деревянный угол маленького ящика — просроченные библиотечные карточки. Бумажная коробочка — скрепки и резинки. Наконец пальцы нашли что-то металлическое и схватили его. Нож для вскрытия писем с надписью «ИИСУС СПАСЕТ» на рукоятке. Непрочная вещица, которая пришла по почте от Баптистской церкви Благодати в рамках кампании по сбору пожертвований. Майк уже лет пятнадцать не посещал службы, но при жизни его мать постоянно ходила в эту церковь, и он отослал им пять долларов, которые пригодились бы и ему самому. Хотел выбросить этот нож, но почему-то не выбросил, и нож до сих пор лежал среди хлама на его половине стола (часть стола, отведенная Кэрол, всегда оставалась безупречно чистой).