Оно
Шрифт:
Том слушал. Голос из воздушного шара объяснял.
Объяснил все.
Когда закончил, лопнул вспышкой света, и Том начал одеваться.
Одре тоже снились кошмары.
Она проснулась, как от толчка, сидя в кровати, простыня сползла до пояса, ее маленькие груди поднимались и опускались в такт быстрому, возбужденному дыханию.
Как и Тому, ей снилось что-то путаное и горестное. Как и Тому, ей казалось, что она стала кем-то еще — точнее, ее сознание перенесли в другое тело и другой разум (и частично слили с ним). Она находилась в темноте, ее окружали другие люди, и она ощущала
Она также отдавала себе отчет в том, что их преследуют, и расстояние до преследователей сокращается, мало-помалу.
В этом сне был Билл, и, должно быть, она помнила его слова о том, что он полностью забыл свое детство, раз уж в своем сне видела его десяти- или двенадцатилетним мальчишкой — когда все волосы еще были при нем! Она держала Билла за руку, смутно осознавая, что очень его любит, и ее готовность идти основывалась на непоколебимой вере, что Билл защитит ее и всех остальных, что Билл, Большой Билл, каким-то образом проведет их через всю эту тьму и они вновь увидят дневной свет.
Но в каком же она пребывала ужасе.
Они подошли к разветвлению нескольких тоннелей. Билл остановился, переводя взгляд с одного тоннеля на другой, и один из детей — мальчик с гипсовой повязкой на руке, которая светилась в темноте призрачно-белым, — заговорил:
— Туда, Билл. В нижний.
— Т-т-ты у-у-уверен?
— Да.
И они полезли в нижний тоннель, и наткнулись на дверь, маленькую деревянную дверь, высотой не больше трех футов, дверь, какую можно увидеть в книге сказок, а на двери — какой-то знак. Одра не могла вспомнить, что это за знак, какая странная руна или символ, потому что от одного его вида весь ее ужас сконцентрировался в одной точке, и она вырвала себя из другого тела, из тела девочки, кем бы
(Беверли — Беверли)
та ни была. Одра проснулась, сидя на незнакомой кровати, вся в поту, с широко раскрытыми глазами, учащенно дыша, словно только что бежала. Ее руки метнулись к стопам, наполовину ожидая, что она найдет их мокрыми и холодными от воды, по которой она шла во сне. Но нет, обнаружила, что ноги сухие.
И все равно Одра не могла понять, где она — определенно, что не в их доме в каньоне Топанга и не в арендованном доме во Флите. Это место она ни с чем не могла связать — непонятная комната, обставленная кроватью, комодом, двумя стульями и телевизором.
«Господи. Приди в себя, Одра…»
Она энергично потерла лицо руками, и тошнотворное чувство ментального головокружения начало уходить. Она в городе Дерри. Дерри, штат Мэн, где ее муж провел детство, которое, по его словам, больше не помнил. Незнакомый ей город, судя по ощущениям, не очень хорошее место для жизни, но вполне определенное, отмеченное на карте. Она здесь, потому что здесь Билл, и завтра она его увидит, в «Дерри таун-хаусе». И независимо от того, что здесь не так, независимо от причины, по которой у него на руках появились эти шрамы, этой напасти они будут противостоять вместе. Она позвонит ему, скажет, что она здесь, потом присоединится к нему. А потом… что ж…
Если на то пошло, Одра понятия не имела, что будет потом. Головокружение, ощущение, что она находится в неком несуществующем месте, грозило вернуться. В девятнадцать лет она отправилась в турне
326
Саусолито — прибрежный городок в Калифорнии.
Прежние ощущения вернулись. Она проснулась от кошмарного сна и теперь испытывала вызванный им ужас. Город, казалось, сжимался вокруг нее, как питон. Она это чувствовала, и ощущения это вызывало крайне неприятные. Она уже раскаивалась, что не послушала Фредди и не осталась в Англии.
Она сосредоточилась на Билле, хватаясь за мысль о нем точно так же, как утопающая схватится за что угодно, за деревяшку, за спасательный круг, за все, что
(мы все летаем здесь внизу, Одра)
держится на поверхности.
Ее пробрал холод, она обхватила руками обнаженную грудь, увидела мурашки, покрывшие кожу. На мгновение ей показалось, что чей-то голос заговорил вслух, но у нее в голове. Словно там поселился кто-то чужой.
«Я схожу с ума? Господи, это правда?»
«Нет, — ответил ее разум. — Это всего лишь дезориентация… разница в часовых поясах… тревожься о своем муже. Никто не говорил у тебя в голове. Никто…»
«Мы все летаем здесь внизу, Одра, — донесся голос из ванной. Настоящий голос, реальный, как здания. И лукавый. Лукавый, и издевательский, и злобный. — Ты тоже будешь летать». Слова сменились непристойным смехом, который, затихая, перешел в бульканье, какое иной раз слышится в забитом сливном отверстии. Одра вскрикнула… прижала руки ко рту.
— Я этого не слышала.
Она сказала это вслух, побуждая голос возразить ей. Он не возразил. В комнате царила тишина. Лишь где-то далеко ночь разорвал тепловозный гудок.
Внезапно она поняла, что до утра ждать невозможно и с Биллом ей необходимо увидеться прямо сейчас. Она находилась в стандартном номере мотеля, точно таком же, как тридцать девять других номеров этого мотеля, но вдруг поняла, что все зашло чересчур далеко. Все. Когда начинаешь слышать голоса, это уже перебор. Слишком страшно. Казалось, она соскальзывала в кошмар, из которого только что вырвалась. Ощущала испуг и жуткое одиночество. «Даже хуже, — подумала Одра. — Я ощущаю себя мертвой». Сердце внезапно пропустило два удара, заставив ее ахнуть и кашлянуть. Паника охватила Одру, она увидела себя пленницей собственного тела, задалась вопросом, а вдруг весь этот ужас имеет под собой самую обыкновенную физиологическую причину: может, у нее развивается инфаркт. Или это уже случилось.