Оно
Шрифт:
Но когда еще один слуга Оно, муж той девочки из прошлого, притащил женщину писателя, Оно не стало надевать маску — у себя дома Оно никогда этого не делало. Слуга-муж глянул и упал, умерев от шока, его лицо посерело, глаза залила кровь, хлынувшая из мозга, где лопнул с десяток сосудов. Жена писателя выдала только одну яркую, полную ужаса мысль — ДОРОГОЙ ИИСУС ОНО ЖЕНСКОГО ПОЛА, — и на том мысленный процесс оборвался. Она заплыла в мертвые огни. Оно спустилось со своего места и позаботилось о физических останках женщины: подготовило к тому, чтобы в последующем подкормиться ими. И теперь Одра Денбро висела высоко посреди всего, опутанная нитями паутины, с головой, свешивающейся на плечо, с широко раскрытыми и остекленевшими
Но в них оставалась сила. Она уменьшилась, но оставалась. Они приходили сюда детьми и каким-то образом, не имея шансов, вопреки тому, что должно было быть, вопреки тому, что могло быть, тяжело ранили Оно, почти убили, заставили удрать в глубины земли, где Оно съежилось, раненое, страдающее, ненавидящее и дрожащее, в растекающейся луже собственной необыкновенной крови.
Вот вам и еще новое, если угодно: впервые за бесконечную историю существования Оно потребовался план; впервые Оно обнаружило, что боится просто получить желаемое с Дерри, своих личных охотничьих угодий.
Оно всегда и хорошо кормилось детьми. Многих взрослых Оно использовало в своих целях (при этом они и не знали, что их используют), и за долгие годы некоторые даже пошли в пищу — у взрослых есть свои ужасы, их железы тоже можно подоить, открыть до такой степени, что все реагенты страха выплеснутся в тело и придадут мясу особый вкус. Но страхи взрослых очень уж сложные. У детей они проще и обычно куда более сильные. Страхи детей зачастую фокусируются на чем-то одном… а если нужна приманка, какой ребенок устоит перед клоуном?
Смутно Оно понимало, что эти детки каким-то образом обратили против Оно его же оружие, случайно, разумеется (не специально же, не по наущению Другого), объединив семь чрезвычайно впечатлительных разумов, тем самым подвергнув Оно серьезной опасности. Поодиночке любой из них стал бы едой и питьем для Оно, и, если бы они не собрались вместе, Оно, конечно же, отыскало бы их одного за другим: богатое воображение каждого привлекло бы Оно точно так же, как льва влечет к водопою запах зебры. Но вместе они раскрыли тревожащий секрет, о котором Оно не имело ни малейшего понятия: у веры есть оборотная сторона. Если десять тысяч средневековых крестьян могут создать вампиров, веря в их существование, то может найтись один человек, — возможно, ребенок, — который представит себе, что для убийства вампира требуется осиновый кол. Но кол — это всего лишь безобидная деревяшка; вера — дубина, которая вгоняет кол в тело вампира.
И однако, в конце Оно удалось спастись, уйдя в глубину, и вымотанные, охваченные ужасом дети предпочли не преследовать Оно, когда их враг был наиболее уязвим. Предпочли поверить, что Оно мертво или умирает, и вернулись на поверхность.
Оно знало об их клятве, знало, что они вернутся, как лев знает, что зебра вернется к водопою. Оно начало планировать еще до того, как стало погружаться в сон. Знало, что проснется исцеленным, обновленным, тогда как детство каждого из семерых сгорит, как толстая свеча. Прежняя сила их воображения приглушится и ослабнет. Они более не смогут представить себе, что в Кендускиге водятся пираньи, или что наступив на трещину, ты можешь сломать матери спину, или что твой дом сгорит, если ты убьешь севшую на тебя божью коровку. Вместо этого они будут верить в страховой полис. Вместо этого они будут верить, что к обеду необходимо вино, хорошее, но не знаменитое, что-то вроде «Пуйи-Фюиссе» [331] трехлетней выдержки, и пусть бутылка немного постоит открытой, хорошо, официант? Вместо этого они будут верить, что каждая таблетка «Ролэйд» нейтрализует в сорок семь раз больше кислоты, содержащейся в желудочном соке, чем весит сама. Вместо это они будут верить общественному телевидению, будут верить политику Гэри Харту, будут бегать от инфаркта, перестанут есть красное мясо, чтобы избежать рака прямой кишки. Они будут обращаться к доктору Рут, [332]
331
«Пуйи-Фюиссе» — французское белое сухое вино более чем со столетней историей.
332
Рут Вестхаймер (р. 1928, настоящее имя Карола Рут Зигель), более известная как Доктор Рут — американский сексопатолог, ведущая теле- и радиопередач, автор множества книг.
Оно собиралось позвать их, а потом убить.
Да только теперь, когда они уже шли, страх вернулся. Они выросли, и воображение у них ослабло, но не так сильно, как хотелось бы. Оно почувствовало не предвещающее ничего хорошего, тревожащее нарастание их силы, когда они собрались вместе, и впервые задалось вопросом: а не ошибка ли принятое решение?
Но с чего такой минор? Выбор сделан, и все не так уж плохо. Писатель наполовину свихнулся из-за своей жены, и это хорошо. Писатель — самый сильный из них, он все эти годы готовил свой разум к этому столкновению, и когда писатель умрет, облепленный собственными кишками, когда их драгоценный Большой Билл умрет, остальные станут легкой добычей.
Оно покормится всласть… а потом, возможно, опять уйдет в глубину. И заснет. На какое-то время.
— Билл! — крикнул Ричи в отдающую эхом трубу. Он продвигался вперед как мог быстро, но недостаточно быстро. Помнил, как детьми они шли по трубе, которая уводила от насосной станции в Пустоши. Теперь он полз на четвереньках, и труба казалась очень уж узкой. Очки постоянно соскальзывали на кончик носа, и он то и дело поднимал их к переносице. Он слышал Бев и Бена, ползущих следом.
— Билл! — вновь закричал он. — Эдди!
— Я здесь! — донесся до него голос Эдди.
— Где Билл? — прокричал Ричи.
— Впереди! — отозвался Эдди. Совсем близко, и Ричи, скорее почувствовал, чем увидел его. — Он не станет ждать!
Голова Ричи стукнулась о ногу Эдди. Через миг голова Бев уперлась Ричи в зад.
— Билл! — проорал Ричи во всю мощь легких. Труба не пустила крик в стороны и вернула таким сильным эхом, что заболели уши. — Билл, подожди нас! Мы должны идти вместе, или ты забыл?
Издалека донесся крик Билла: «Одра! Одра! Где ты?»
— Черт бы тебя побрал, Большой Билл! — пробормотал Ричи. Очки свалились с носа. Он выругался, поискал их, подобрал, вернул на место, мокрые. Набрал полную грудь воздуха и прокричал: — Без Эдди ты заблудишься, гребаный говнюк! Подожди! Подожди нас! Ты меня слышишь, Билл? ПОДОЖДИ НАС, ЧЕРТ ПОБЕРИ!
Повисла мучительная тишина. Похоже, все затаили дыхание. Ричи слышал лишь один звук: падающих капель. Воды в трубе практически не было, лишь изредка встречались небольшие лужи.
— Билл! — Трясущейся рукой он провел по волосам, борясь со слезами. — ОТЗОВИСЬ… ПОЖАЛУЙСТА, ЧЕЛ! ПОДОЖДИ! ПОЖАЛУЙСТА!
Наконец донесся голос Билла, еще более тихий:
— Я жду.
— Спасибо Тебе, Господи, за маленькие радости, — прошептал Ричи и хлопнул Эдди по заду. — Шевелись.
— Не знаю, насколько меня хватит с одной рукой, — оправдываясь, ответил Эдди.
— Все равно шевелись, — повторил Ричи, и Эдди пополз дальше.
Билл, осунувшийся и уже вымотанный донельзя, ждал их в коллекторе, куда выходили три трубы, расположенные одна над другой, как линзы неработающего светофора. Там они все смогли выпрямиться в полный рост.