Оноре Домье
Шрифт:
Успех выставки Домье был испорчен тремя обстоятельствами: хоронили папу Пия IX; готовилось открытие Всемирной выставки и, наконец, значительную часть публики отвлекла некая севильская студентка {219} …
Правда, непосредственный художественный успех выставки был огромен. В печати с хвалебными статьями о творчестве Домье выступили Бюрти, Поль Фуше, Камилл Пеллетан. В «XIX веке» (18 мая 1878 года) Виолле ле Дюк напечатал хвалебное слово, которое сохранится в памяти потомства: «Домье — народный
Однако похвалы критиков оказалось недостаточно, чтобы привлечь публику. Час широкого народного признания Оноре Домье еще не пробил. Расходы на выставку не были покрыты, и комитету пришлось оплатить счет в 4 тысячи франков.
Сам Домье был вполне удовлетворен художественным успехом выставки. На него грозно надвигались потемки и, казалось бы, южанин Оноре, сын солнечного края, должен был страдать от этого больше чем кто-либо другой. Но поддерживаемый своей верной подругой и друзьями — Жоффруа-Дешомом и сыновьями Добиньи, ежедневно навещавшими его, художник с кротким спокойствием шел навстречу вечной ночи.
Как-то раз, во время прогулки в своем саду, с ним приключился удар. Через два дня, 11 февраля 1879 года, он скончался. Говорили, будто он так и не пришел в сознание. Но у нас есть свидетельство Адольфа Жоффруа, который вместе с Карлом и Бернаром Добиньи был опорой мадам Домье в этом самом тяжком из всех испытаний.
В последний день жизни Домье лечивший его доктор Ванье из Иль-Адама, думая, что умирающий его не слышит, произнес роковое слово «Конец!». И тут Домье так сильно, так больно стиснул руку Адольфа Жоффруа, что тот потом долго не мог оправиться от этого потрясения. Домье услышал приговор врача.
Он угас в объятиях жены, Карла и Бернара Добиньи.
Старый нераскаявшийся демократ, он просил, чтобы ему устроили чисто гражданские похороны. Местный кюре знал это, и когда Бернар Добиньи пришел к нему за покровом на гроб, тот отказался его выдать. Чтобы не проносить гроб Домье без покрытия по улицам Вальмондуа, пришлось поехать в Париж и там купить похоронный покров.
Когда похороны были отнесены на счет государства, некоторые газеты подняли крик, назвав это разбазариванием государственных средств. Газета «Ле Франсэ», среди прочих, писала: «Мы считаем это беспрецедентным скандалом».
Между тем похороны Домье не разорили Францию. Каждому из носильщиков, несших гроб великого художника от его дома до расположенного неподалеку кладбища, заплатили по три франка. Всего похороны Оноре Домье обошлись стране в двенадцать франков.
Объявление о кончине художника подписали многие его друзья как давних, так и последних лет, желая показать, сколь неизменна любовь к нему его старых боевых соратников.
В четверг 14 февраля, около полудня, на маленькой станции Вальмондуа сошла толпа художников и литераторов.
Тут были Карл и Бернар Добиньи, Жюль Дюпре, Шанфлёри, Франсе, Каржа, Ф. Бюрти, Надар. Длинная процессия потянулась по узкой дороге к деревне: «В этой веренице шагали также представители печати;
У дверей дома покойного стояли Жоффруа-Дешом и его сын Адольф Жоффруа. Наверху, в своей бедной комнатушке, рыдала мадам Домье.
В первой комнате стоял гроб, усыпанный фиалками, камелиями, мимозой, бессмертником. За ним присматривали мальчик и служанка.
В час дня двинулись на кладбище. Четыре человека несли гроб, утопавший под грудой цветов.
За гробом, обнажив головы, шло множество людей. У порога своих низеньких домов стояли жители Вальмондуа, в последний раз провожая взглядом того, кого они звали «добрым Домье».
Эдмон Базир {220} в «Ле Раппель» от 15 февраля 1879 года очень точно описал последнюю обитель старого мастера: «Кладбище, расположенное на середине склона, уступами спускается вниз по солнечной стороне: здесь хорошо вкушать вечный покой… Не больше полусотни могил с крестами. В самой верхней части кладбища — семейный склеп. Справа и слева не было могил. Домье положили справа.
К его могиле ведут ступеньки, выкопанные в земле. Оттуда взору открывается вся долина, она сужается к Вальмондуа, расширяется к Иль-Адам. Спокойный, величественный светлый пейзаж».
Прежде чем предоставить слово мэру Вальмондуа Берне, который от имени местных жителей произнес речь, пронизанную республиканским духом, Каржа взволнованно поведал присутствующим о Домье — прекрасном человеке и замечательном друге. Затем выступил Шанфлёри, говоривший о несравненном мастерстве художника, которого он сравнил с Аристофаном. Он закончил свою речь следующими словами:
«В Роттердаме, на рыночной площади, можно видеть фигуру старого Эразма {221} , размышляющего о безумии человечества. Завтра вы увидите статую погруженного в раздумье Домье на главной площади Марселя».
Известно, что Марсель, забывчивый город, не осуществил этого предначертания. Несмотря на настояния Бурделя и Карло Рима, столица «дельцов» ни разу не воздала почестей своим гениальным сыновьям. Марселю, помышляющему лишь о материальном, было чуждо все духовное.
Но Оноре Домье теперь покоится не в Вальмондуа, на пологом маленьком кладбище. Согласно желанию, которое он высказал в свое время, останки его 16 апреля 1880 года перенесены на кладбище Пер-Лашез и захоронены рядом с могилами любимых им Коро и Добиньи.
Друзья Домье остались ему верны. У его могилы Этьен Каржа, произнес слова, убедительно говорившие о доброте покойного мастера:
«С любовью Домье к народу может сравниться лишь его щедрость. Этот вечно нуждавшийся художник всегда находил способ одаривать других. Один из старых его друзей, ушедший от нас раньше него, в свое время, восхищаясь его добротой, поведал мне следующую историю, которую я запомнил. „Однажды вечером, поднимаясь по улочке старого Монмартра, мы прошли мимо домов, из которых сочилась нищета. Домье стиснул мою руку и совсем тихо, взволнованным голосом сказал: „Мы можем утешиться: у нас есть искусство. Но они, что есть у этих несчастных?..“ Потом, еще сильнее сжав мою руку, он, опечаленный мыслями о беспросветной жизни обездоленных людей, тихо поднялся в свою скромную мастерскую“».