Опа! Опа! Опа!
Шрифт:
Кто же написал все эти истории?
Редакция вела расследование на протяжении двух лет. Было высказано предположение, что автор текста – неизвестный монах, какой-нибудь сирота без имени и рода, либо заточенный в монастыре дворянин, которому полагалось слишком много наследства, чтобы его родственники могли позволить ему это наследство заполучить.
Сложнее всего исследователям было согласовать свои догадки с теми самыми репликами на полях, что оставил настоятель монастыря. Даже не с репликами, а всего одним словом, которым настоятель периодически обращается к своему непослушному подопечному…
Это слово – Чорт…
Именно так –
И вот совсем недавно, уже когда эта книга готовилась к выходу, в деревне Заковыристое, что находится в долине у монастыря, наш редактор нашел человека, рассказавшего странную, в чем-то жуткую и весьма любопытную историю…
Как-то ночью одна женщина проснулась на печи и увидела лежащее рядом существо – черное в темноте, волосатое, вонючее, с горящими глазами. Существо гадко фыркало и щипало женщину за живот. Перепуганная, та разразилась нечеловеческим воплем, одарила «похабника окаянного» ночным горшком куда-то между конечностей и сбросила с печи. Когда примчались из соседних комнат и домов мужики, таинственный пришелец выпрыгнул в окно и помчался по полям на четырех ногах, как зверь.
Через несколько дней сумрачная крысиная рожа просунулась сквозь шторку между помещениями в бане – подглядывать за блаженствующими в пару женщинами. Женщины ахнули, грохнули рожу ведром, а когда любознательный лазутчик попытался удрать – ухватили его за длинные свинячьи уши и долго трепали голову, прежде чем ему удалось вырваться из их цепких натруженных пальцев. Загадочный повеса, сопровождаемый самыми грубыми насмешками, снова удрал.
Но ненадолго.
Поздно вечером женщина пекла пирог. Закончив, она вынула его из печи, поставила на стол и пошла то ли в сени, то ли в свинарник, то ли еще куда-то, а когда вернулась, то увидела «черта нечистого», который грыз пирог самым бескультурным образом – хрюкал, чавкал, как нахал, разбрасывал крошки длинным волосатым рылом. Тут же у стены стоял с кувшином самогона пьяный муж незадачливой поварихи, таращился в ужасе на черта и скрипел, как царапающая порог дверь.
Крестьянка кинулась на вора с колотушкой, намяла ему бока, скривила нос и, лишь когда вор убежал, злая и бешеная, пошла по деревне звать на помощь. Так и началось с того времени – раз в неделю черт появлялся где-нибудь неподалеку от Заковыристого, никого толком не пугал, но всегда получал хороших тумаков. То его видели наблюдающим за купальщицами, то он воровал муку в мельнице, то носился по деревне верхом на свинье, а один не заслуживающий большого доверия пьяница рассказывал, будто застал черта сидящим с напряженной физиономией в туалете.
Правда все это или нет, но такие бесчинства не могли длиться долго – вскоре хулигана поймали. Селяне уже готовились расшибить его об стенку, но тут мимо деревни проезжал настоятель монастыря. Верующий идеалист, он остановил расправу и потребовал передать черта ему – для перевоспитания. Он принял «нечистого» послушником в монастырь Семи Хохов и, похоже, не увидел в этом поступке двусмысленности и сокрушительной иронии. Он считал, что все живущие – твари божьи, все созданы заботливыми руками создателей небес (кстати сказать, согласно учению Семи Хохов создателей почему-то восемь) и все в равной мере заслуживают божественного прощения (опять же, согласно учению Семи Хохов, прощают пятеро богов, а трое остальных – наказывают). Он надеялся показать, что даже демоны – детища богов, и если их оградить от соблазнов, которым они неспособны сопротивляться в силу своей природы, то из вечных врагов человечества они превратятся в набожных и смиренных союзников. Настоятель полагал, что все условия для подобного превращения были в его монастыре на холме.
Как можно догадаться из реплик на полях книги и воспоминаний старожилов, черт, как ему и полагается, оказался капризным и непокорным послушником. Не реже раза в неделю он пытался бежать из монастыря, распевал вместо молитв похабные песни, пьянствовал так, что несчастные монахи вынуждены были прятать от него вино и запирать погреба, чего раньше никогда не делали. А еще строил глазки крестьянке по имени Василиска, которая возила в монастырь деревенское молоко. Впрочем, эта неугомонная женщина заслуживает отдельного исследования…
Дабы обуздать дурной, строптивый нрав своего подопечного, настоятель монастыря усадил его переписывать жизнеописания музыкантов артели и пообещал, как будто, что когда тот закончит, то сможет выйти на волю…
Правдивость этой истории, конечно, сомнительна, но спустя несколько недель после того, как наш редактор занялся изучением библиотечного богатства монастыря, он обнаружил в одной келье новые рукописи! Они были замурованы в стену (некоторые камни вынимались замысловатым движением) и написаны были тем же угловатым и зловещим почерком, что и истории о музыкантах.
Эта находка противоречит истории о запертом в монастыре черте: выходит, что писал он не только по принуждению и ради освобождения – в новых рукописях нет комментариев настоятеля и по всему видно, что никто из монахов их не видел и не читал.
В отличие от историй о музыкантах, в тайных этих рассказах нет единого стержня. Многие из них основаны на историях из библиотеки, на документах из подвала, сдобренных притворно нескромными и не всегда приличными выдумками, и объединяет их все главный герой – автор, ерничающий по любому поводу, лезущий в текст, как назойливый сосед, высмеивающий читателя самым хамским, самым нахальным образом. Автор редко удерживается от едких отступлений!
Как и истории о музыкантах, рассказы сопровождаются авторскими рисунками, но лишь очень немногие возможно опубликовать в печати – не скованный надзором настоятеля в личных рассказах черт позволяет себе рисовать куда больше, чем должен приличный человек…
Цензура вообще оказалась неблагосклонной к рассказам Чорта (редакции неизвестно, почему именно таким образом к нему обращается настоятель, но мы вынуждены довериться этому единственному человеку, который знал автора лично). Из тридцати шести рассказов о музыкантах, подготовленных к печати редакцией «Котов-колдунов», цензурная палата одобрила шесть! Еще четыре рассказа подверглись серьезному и в какой-то степени разрушительному вмешательству редактора и были одобрены после того, как оттуда изъяли жестокие насмешки над религиозными культами (и это в произведении монаха!) и основами монархической власти. При том, что в цензурную палату поданы были лишь самые невинные из рассказов!