Опасайся взгляда Царицы Змей (Зеленый омут)
Шрифт:
ПРОЛОГ
Над рекой стоял зеленый туман. Солнце садилось, малиновым огнем ложась на воду, растекаясь по ней ярким свечением, подкрашивая мутную дымку тумана розовым. От земли шел теплый пар. Густые заросли шиповника на высоком берегу покрылись нежной, по-весеннему свежей листвой.
– Дышит земля. Запах какой… Чувствуешь?
Артур согласно кивнул. Теплый вечерний воздух был полон горьким ароматом первоцвета и сырой травы. С реки тянуло прохладой. Иван зябко поежился. Весеннее солнце не согревало его.
– Выпьем?
– Давай.
Водку
Кроме неподъемных рюкзаков они таскали с собой этюдники, краски, кисти. «Ловили настроение», какие-то лирические пейзажи, необыкновенную, дикую красоту выветренных скал, ярких пятен листвы, цветов.
С тех пор, начиная чувствовать тяжесть застоя, когда кисть становилась неповоротливой, а краски ложились трудно и нерадостно, Артур надолго уезжал в какое-нибудь тихое место, в лес, на реку или в Крым. Крымская весна пахла морскими ветрами, солью, горячей листвой и мимозами. Она возбуждала, вызывала болезненную остроту и взволнованность, смятение чувств. Иногда не хватало именно этого. Но сейчас Артуру хотелось чего-то другого. Покоя. Свободного и легкого дыхания, приятной лени. Умиротворения. Согласия с самим собой и с чем-то непонятным в себе. Он искал новых ощущений, оттенков и переживаний, новых мотивов, зыбких, как речной туман, как полет вечернего облачка на горизонте…
Иван смотрел на реку, на малиновую воду. Сегодня он был странно молчалив. Артур с трудом поймал его взгляд. Дядя Ваня любит поговорить, да только никто ему давно не верит. Кроме Артура. Дед Илья, старый лесник, у которого привык останавливаться художник, не перестает удивляться, как это городской, «по всему видать ученый и приличный человек», может часами слушать «ахинею», которую дядя Ваня выдает безостановочно и с неиссякаемым энтузиазмом. Однако столичный художник Ивана не обрывал, не смеялся над ним, и слушал всегда с неподдельным интересом.
«У этих городских – свои вывихи» – решил дед Илья. Постояльцу он, конечно, ничего такого говорить не стал. Зачем? Взрослых людей учить бесполезно: все равно, что старый пень поливать. Ростков молодых все едино не дождешься, а время и силы зря переведешь. Поэтому лесник так себе посмеивался, да наблюдал, что из всего этого выйдет.
– Дядя Ваня, о чем ты сейчас думаешь? – Артуру стало интересно, отчего это Иван вдруг замолчал. – Где ты пропадал вчера? Я с тобой побеседовать хотел, на ночь глядя. Звал, искал… А ты как сквозь землю провалился.
Глаза Ивана метнулись в сторону, он весь сжался и как будто оцепенел. Наконец, все же решив, что Артур ему зла не причинит, ожил, подумал еще, поморгал глазами и тихо-тихо прошептал:
– Клад я ищу.
Глаза Артура загорелись. Или это солнце, напоследок,
– Ты не гляди мне в душу! – рассердился дядя Ваня.
– Да я и не гляжу вовсе. А потом, разве в душу можно заглянуть? Это же непроницаемый омут зеленый… Как думаешь?
Иван оглянулся, как будто в поисках кого-то невидимого, кто не должен был подслушать тайного разговора его с Артуром, заерзал беспокойно. Его одолела досада, что не может уже удержать «это» в себе. Эх, сколько раз он давал себе слово никому ничего не рассказывать! Но Артур – дело особое. Артур всегда слушал его с открытым ртом, не смеялся и не называл его «пришибленным старикашкой», как другие.
– Я теперь уже точно знаю, где он, – произнес дядя Ваня художнику в самое ухо, вплотную придвинувшись, так что Артур ощутил нервную дрожь его тела.
– Кто? – Артур невольно тоже перешел на шепот и оглянулся.
Вокруг стояла торжественная, теплая и неподвижная тишина, нарушаемая только плеском реки.
– Да не «кто», а … клад. Экий ты, братец, непонятливый! Нашел я его. По старинному методу.
– Это как же?
– Лозой! Весь берег проверил, лес прибрежный обошел… и ничего. Ну, думаю, ошибся дядя Ваня, не действует, и все. Ан нет! – Иван замолчал, что-то обдумывая.
Артур сидел, не шелохнувшись, боясь сбить его с мысли.
– Ловлю я однажды рыбу в озере. Ну, ты знаешь наше озеро! – продолжал дядя Ваня. – Спокойное оно, сонное… Я потому и люблю ловить там, что рыба в нем тоже сонная, жирная и ленивая. Сама на крючок просится. Не то, что в реке. Сижу я, смотрю на поплавок, – может, я и уснул тогда маленько… только вдруг слышу голос ниоткуда, тихий такой, сладкий… «Проверь озеро…» И словно эхо пошло над водой.
– Может, тебе приснилось это?
– Может, и приснилось, – охотно согласился Иван. Он всегда соглашался со всем, что ему говорят. А потом продолжал свое, как ни в чем не бывало.
– Вот я и говорю: где лоза-то? Лозу я завсегда с собой ношу. У меня в ватнике внутренний карман есть, огро-о-мный…Там я ее, родимую, и ношу. Нащупал… есть! Ну, с Богом! Тут ее сразу в глубину потянуло. Как магнитом прямо. – Он снова оглянулся и прошептал на ухо художнику: – Указала мне место. Я от страху из лодки-то выпрыгнул, да и поплыл к берегу. Как только выбрался, не знаю! Барахтался изо всех сил, не помня себя… Лежу на берегу, обсыхаю. Тут и заметил, что проснулся.
– Так ты все-таки спал?
– Ну… – дядя Ваня замялся, не находя, что сказать. – Вроде как спал.
– И тебе все это приснилось?
– Ага…
Артур не скрывал своего разочарования. Он-то думал!
– Только…
– Что?
– Так ведь это… проснулся я на берегу, а лодка там. Ну, на середине озера то есть… Как же она там смогла оказаться, если мне все приснилось? А?
– Может, ее отнесло от берега?
– Она завсегда у меня привязана. Пошел я смотреть, а веревка от лодки вокруг дерева обмотана. Если б она сама отвязалась, разве могло б такое быть?