Опасная колея
Шрифт:
— Кого? — Удивился незнакомому слову Удальцев.
— Турка. Так прежде называли османов, теперь это название не в ходу, а мне вдруг на ум пришло… Вы только взгляните на его профиль — совершенно восточный!
Тит Ардалионович покорно взглянул на профиль — до этого он в лицо мертвеца смотреть избегал, хоть и нахваливал того за опрятный вид. Действительно, внешность несчастного Контоккайнена была характерна скорее для уроженцев Османской империи, нежели для выходцев из холодного Финнмарка: удлинённый череп, покрытый чёрными с благородной проседью волосами, смуглая кожа, тонкий нос с горбинкой, миндальные глаза под красиво изогнутыми бровями.
— Надо ему глаза
— Лучше не трогайте пока ничего, оставьте как есть, — посоветовал Ивенский. — Ведь мы ещё даже не осмотрелись.
Тит Ардалионович попятился. Предложение его было чисто формальным, он и в мыслях не имел прикасаться к покойнику сам: вот ещё, страсти какие! А Ивенский — ничего, прикоснулся.
— Да, убит совсем недавно, тело ещё не остыло. Знаете, мне представляется теперь, что отцом его был финн, а мать — родом из южных краёв, с Кавказа, к примеру. Говорят метисы особенно склонны к колдовству, — сочинил новую гипотезу Роман Григорьевич. Он нарочно болтал всякую чепуху, ему был занятно наблюдать за реакциями пальмирца, крепнущего во мнении, что приезжие сыскные отличаются легкомыслием и скудоумием. Что ж, пока это к лучшему.
— Иван Агафонович, вы уже распорядились опросить зевак у входа, вдруг кто-то из них заметил что-то подозрительное? — Окликнул он громко. Листунов не удостоил его ответа, только взглянул снисходительно. «Ещё поучи меня работать!» — читалось в его взгляде. Но приезжего это не обескуражило, он продолжил свою тираду, адресуясь к младшему, видно, ещё более недалёкому спутнику. Только теперь он говорил вдвое тише, и Листунову, демонстративно-отстранённо изучавшему содержимое секретера покойного (на его счастье, не заговорённого), слов стало не разобрать. — Впрочем, вряд ли. Думается, убийца действовал прежним способом: явился-убил-исчез. Жаль, пыли маловато, нет чётких следов. Дня три не прибирались, не дольше…
— Разве это был один и тот же убийца? — удивился Удальцев. — Но почерк… — он лихо вернул колоритное сыскное словечко, — …почерк совсем разный! На Боровой всё было в крови, а здесь чисто. И оружие другое.
— Вот именно, — кивнул Роман Григорьевич. — Оружие — единственное отличие. Но поставьте себя на место убийцы. Первый раз вы, по неопытности, орудовали саблей или ятаганом: набезобразничали в комнате, наследили, сами забрызгались кровью по уши — разве приятно?
— Нет! — экспрессивно вскричал юноша, очень уж живо представилась ему эта картина. Даже демонстрирующий безразличие Листунов обернулся на возглас. — Отвратительно!
— Поэтому-то для второго убийства вы постараетесь выбрать оружие менее кровавое, с колющим лезвием: шпагу, стилет, мизерикорд какой-нибудь. Кортик, на худой конец…
Удальцев на миг задумался.
— А почему не обычный нож? Я бы лучше нож взял…
— Да, но вы же не соседа-лавочника грабить собрались, — возразил Роман Григорьевич в свойственной ему манере, чрезвычайно импонировавшей Удальцеву: поучает, как старший младшего, но без обидной снисходительности, вроде бы, просто соображениями делится. — Убить мага — дело нелёгкое, тут и оружие нужно особенное, заговорённое, а то и выкованное специально. Убийцы магов всегда используют благородные клинки. Кто же станет накладывать чары на простой разбойничий нож? Они и не лягут на него.
— Почему не лягут? — искренне заинтересовался Удальцев; он был рад отрешиться от кровавых картин, занимавших его воображение, поговорить о другом.
— Не знаю, — честно признался Ивенский. — Я же не маг. Вот вернёмся в столицу —
— А почему не у Аполлона Владимировича из Канцелярии? — полюбопытствовал Удальцев.
Роман Григорьевич болезненно поморщился.
— Не нравится он мне. Наверняка, не захочет ничего объяснять, да ещё и посмеется над нами. Кстати о магах… Иван Агафонович, я бы настоятельно не рекомендовал вам прикасаться к дверцам мебели убитого! — окрикнул он, и как раз вовремя. Листунов, покончив с содержимым секретера, сводившимся к чисто деловой переписке, студенческим работам и счетам, уже подбирался к подозрительно приоткрытой, не запертой на ключ шифоньерке.
Пальмирец не без ехидства усмехнулся.
— Изучать место преступления, ни к чему не прикасаясь — это что-то новое в сыскной практике! Неужели в Москов-граде научились зрить сквозь дерево?
Увы, пока не научились, — отвечал Ивенский в тон, ему надоело разыгрывать роль легкомысленного юнца; самоуверенность «коллеги» начинала раздражать. — Зато выработали полезное правило, спасшее не один десяток жизней: когда работаешь в доме мага, следует соблюдать осторожность. Зачастую его имущество оберегают охранные чары: одно неосторожное прикосновение — и вы покойник. Мы не выходим на место преступления без специального амулета, позволяющего распознать присутствие магии, но и он не всегда помогает, — роман Григорьевич невольно потёр правую руку. — Разве в штате вашего отделения нет колдуна?
— Не предусмотрен, — буркнул Листунов уязвлённо. — У нас тут, знаете ли, давно уж не столица. Жизнь провинциальная, тихая, магов убивать не заведено. Накладывать чары на шифоньерки — тоже… — он потянулся к дверцам, но Роман Григорьевич резко отвёл его руку. Заговорил очень холодно.
— Послушайте, милейший. Жить или не жить — это ваше личное дело, но мне бы очень не хотелось осматривать ещё и ваш труп, в дополнение к первому! Удальцев, будьте добры, возьмите что-нибудь живое… да вон тот фикус, хотя бы, швырните в шкаф. Только осторожнее, чтобы вас не задело! Сейчас, мы с Иваном Агафоновичем отойдём… В сторонку, Иван Агафонович, будьте добры, — тот нехотя посторонился.
Наученный горьким опытом, Удальцев отломил от растения сочную макушку, и, аккуратно прицелившись, издали кинул в щель между дверцами…
Вспышка, грохот, зелёные брызги, вопль перепуганного городового…
Белый до синевы Листунов мешком свалился на диван, но тут же вскочил, как ужаленный.
— Накладывать защитные чары на мягкие мебели обычно не принято, — устало заметил Роман Григорьевич. — Присаживайтесь, не бойтесь.
Тит Ардалионович был уверен, что посрамлённый пальмирец присмиреет, станет вести себя проще, без прежнего апломба. Однако, тот удивительно быстро восстановил присутствие духа, и даже перешёл в наступление.
Что ж, господа, ваша осведомлённость в магических делах впечатляет, должен признать, она спасла мне жизнь. Но это же и настораживает. Будьте добры объясниться. Академик убит совсем недавно. Вчера вечером он был жив и здоров, но вы уже выезжали из столицы к месту ещё не состоявшегося убийства. Что это — дар предвидения? Или… — он сделал многозначительную паузу, — есть какая-то иная связь?
Ивенский улыбнулся обезоруживающе:
— Полно вам, Иван Агафонович, мы ничего не знали заранее, и рассчитывали переговорить с живым Контоккайненом по поводу аналогичного преступления, случившегося накануне в Москов-граде. О новом преступлении мы узнали, только подъехав к дому.