Опасная кукла
Шрифт:
"Но для участия требуется денежный взнос — триста долларов. А у меня их нет", — с грустью добавила та.
Лиза уже давно пришла к выводу, что кроме нее самой никто больше не поможет. Да и любимая учительница кроме того, что занималась с ней двумя иностранными языками и обучала игре на пианино, ничего дельного предложить не могла. Совсем недавно Лиза даже начала ее ненавидеть.
Всплескивание рук, рыбьи глаза, поднятые к небу, разговоры "о высоком" — Зоя смотрела на подопечную, как на церковную икону, воображая, что, как все "чистые
Лиза же мечтала о земном счастье — и, прежде всего, о собственном доме, где она сможет надевать красивые платья и спокойно музицировать. А также читать любимую английскую и французскую классику в оригинале.
"Мне нужны эти триста долларов — любой ценой" — вспыхнула в голове яркая молния. Полная решительности, она тихонько выскользнула из комнаты — ей уже не нужны были суррогатные иллювии старого телевизора, когда перед ней, сияя поддельными брильянтами, раскрылся прямой путь "наверх", к звездам.
Директор приюта Дима Ляпин с утра был зол и раздражен. Снова пропало аж трое ребят из его заведения. И опять приходила милиция со скучными мордами, которым нужно было "выставляться", давать фотографии и анкеты пропавших. Да еще и дурацкое телевидение — репортеры шныряли кругом и вынюхивали, что было совершенно невыносимо.
Конечно, "высшему эшелону власти" было, как обычно, плевать с самой высокой колокольни на "горемычную долю брошенных детишек".
И никакие вопли телевизионщиков и крупные кадры жуткой нищеты не могли ему повредить или что-то изменить к лучшему. Все равно как сюжеты об отсутствии дорогого медицинского оборудования в больницах.
Димочка особенно не переживал, как врач в роддоме, помогающий роженицам исключительно за взятку и равнодушно созерцая, как умирают или становятся калеками матери и дети тех, у кого этих денег не было.
Тотальное же равнодушие к детдомам было еще глубже. Даже та его деятельность, которая считалась криминальной — организация фонда и сбор пожертвований, а потом и распределение собранных средств по глубоким карманам, — была шито-крыта.
Так как он знал, с кем надо делиться.
Когда раздался робкий стук в дверь, Димыч грезил о Наташе, своей белокурой любовнице, пытаясь отрешиться от проблем.
Его родная жена ничего от него не требовала, искренне считая, что Ляпин очень мало зарабатывает. Она одевалась в сэконде, ела что попало, стесняясь что-то попросить даже для собственных детей. К тому же она знала, что муж очень любит свою машину — новенький джип. Она с тремя детьми уже привыкли, что машина всегда в чем-то нуждается.
Да и Наташка была из тех стервочек, которым тоже "надо".
Длинноногой, всегда загорающей в солярии блондинке, необходимо золото, наряды из бутиков, норковые шубки, поездки по Египтам и Кипрам, да и мебель в новую, купленную для нее квартирку — их любовное гнездышко.
Натали напоминала ему породистую кошку — с ее прекрасной, "нарощенной" шевелюрой, длинными акриловыми "когтями" и громадными голубыми глазами.
Прекрасной была ее загорелая ручка с кроваво-красными ногтями и золотым браслетом с брильянтами, на фоне его стареющего члена…
Раздался еще один робкий стук.
— Войдите, — заорал плешивый, пухленький, дрябленький мужчина в сером костюме. В дверной проем протиснулась стройная белокурая девочка.
— Что тебе надо? — заорал он еще пронзительнее, как деревенская баба, у которой украли с веревки белье.
— Кто тебе разрешал сюда заходить, дрянь паршивая?
Больше всего он боялся, как бы нагрянувшие журналисты не столкнулись с такой вот, как она. Красивой, милой, воспитанной и талантливой. И не посыпались бы дурацкие вопросы из серии: "А почему вы не отдали ее в музыкальную школу на деньги вашего фонда — люди же так много жертвуют. Особенно — иностранные организации".
"А почему такой милой малышке до сих пор не подобрали родителей? Те же модные иностранцы… Они ведь, психи эдакие, берут даже больных деток, инвалидов. А эта — здоровенькая, хоть и бледненькая".
Димыч же знал, почему.
Во-первых, чтобы фонд "Помощи обездоленным" продолжал функционировать, требовалось наличие деток в приюте. Да и государство кое-какие деньги на них выделяло — которые можно было присвоить.
— Простите, Дмитрий Петрович, — смущенно, но решительно заговорила эта сероглазая стерва. — Но тут конкурс проводится для юных исполнителей. Всего триста долларов надо для участия, — лепетала она, сжимая руки, с надеждой и страхом вглядываясь в побагровевшее лицо.
— Что? Триста долларов? На какой-то гребаный конкурс? Пошла отсюда, белобрысая крыса.
Злобно зыркнув на захлопнувшуюся вслед убегающей девочки дверь, он покачал лысой головой.
"Надо же — триста долларов".
Да он давал такую сумму своей любовнице — да и то, раз в неделю, на "карманные расходы".
Поражаясь такой наивной глупости, мужчина снова углубился в бумаги.
Лиза почувствовала, как сдавливает грудь — дыханье сперло от подступивших рыданий и горечи — никогда, никогда ее не выпустят отсюда.
Она ощущала себя зачарованной принцессой в плену у огнедышащего дракона. Какой смысл быть принцессой, если красота твоя гниет в черном замке, где живут только мерзкие крысы и дракон?
И снова возникло жуткое ощущение удушья — словно она тонет в холодной черной воде…
Но неожиданно в голове вспыхнула еще одна дурацкая идея — и Лиза ухватилась за нее, словно утопающий за ветку.
Быстро спустившись в столовую, позавтракав чем придется, она взглядом быстро нашла компанию "оторв".
Главной среди них была Леся — худая, уродливая, но чрезвычайно наглая малолетка. В свои неполные тринадцать та с одинаковым равнодушием как показывала всем, так и давала использовать потасканные половые органы.