Опасная находка
Шрифт:
— Договорились, Холли? Тебе все понятно?
Ее взгляд лениво переползает на меня.
— Что? — спрашивает она, словно я несу какую-то чушь.
Ладно. Мне необходимо вернуть все в нужное русло. План Б. Просто взять и сделать.
— Холли, назови мне, пожалуйста, свое имя, возраст, срок заключения и приговор. — Это инструкция, простая и понятная. Я едва не копирую тон Амала. У нас нет времени на игры.
Она слегка выпрямляется на стуле. Такую динамику, хорошо это или плохо, она понимает.
— Холли Байфорд, двадцать три, пять лет за поджог во время лондонских беспорядков, — быстро и привычно отвечает она.
Она стала одной из тысяч арестованных во время пяти дней беспорядков, случившихся в Лондоне в августе 2011 года. Беспорядки начались с мирного протеста
11
Марк Дагган — житель беднейшего пригорода Лондона, убитый полицией в 2011 году, что спровоцировало массовые беспорядки. (Примеч. ред.)
Я помню, как в то время смотрела зернистое видео, снятое телефоном: люди разносили «ДжейДи Спортс», отчаянно сгребая кроссовки и спортивные носки.
Не поймите меня неправильно, я не преуменьшаю важность случившегося. Дразнить людей вещами, которые они не могут получить, можно не вечно. И доводить людей получается лишь до определенного предела. Затем, к добру или к худу, они начинают реагировать.
В течение пяти дней августа 2011 года Лондон пребывал в свободном падении.
Из 4600 арестованных в те пять дней в суд отправились 2250 человек — рекордное количество. Приговоры выносились быстро и были суровыми. Власти боялись, что, если вовлеченных в беспорядки молодых людей не наказать примерно, прецедент окажется слишком опасным. Половине из тех, кого арестовали, допросили и приговорили, не исполнилось и двадцати одного года. Одной из них была Холли.
Она сидит напротив меня за столом, ее взгляд снова прикован к высокому окну.
— И что ты делала во время беспорядков, Холли? Расскажи нам о той ночи, насколько ты помнишь события.
Она явно сдерживает смешок, быстро косясь на Амала в поисках одобрения, затем ее взгляд медленно возвращается ко мне, лицо снова становится жестким.
— Насколько я помню, — она ухмыляется, — в те выходные пристрелили Марка Даггана. Я посмотрела в «Фейсбуке» — все творили, что хотели: вломились в торговый центр, набрали себе всего, типа одежды и вообще, а полиции было плевать, туда даже никто не поехал, чтобы их остановить. — Она поправила свой неопрятный пучок волос. Затянула его потуже. — Ну, и брат моего парня сказал, что отвезет нас туда прибарахлиться, но побоялся засветить номера машины, так что не отвез.
Она снова косится на Амала. Тот без всякого выражения смотрит прямо перед собой. Холли вольна говорить все, что пожелает.
— Ну, короче, в воскресенье уже все и везде врубилось серьезно. Мой парень Эш прислал сообщение, что они вот-вот пойдут в Уитгифт-центр. Это типа как главный торговый центр в Кройдоне. Эш сказал, что надо надеть толстовки, закрыть лица, чтобы на камеры не попасть. Ну, мы пошли туда, и нас было много. На улицах везде было битое стекло, и все просто стояли и смотрели. Так что Эш начал выбивать автоматические двери в Уитгифте. Тут же включилась сигнализация, и мы уже почти отвалили, потому что думали, типа, у нас мало времени до приезда полиции. Внутрь никто не входил, мы просто на улице стояли. А потом один парень протолкался через толпу и начал типа: «Чего вы ждете, дурачье?», и рванул прямо внутрь. Вот тогда и мы за ним. Я себе набрала одежды и всяких прикольных штук. Вы это хотели услышать? — Она замолкает. И снова смотрит прямо на меня своим мертвым взглядом.
— Да, Холли. Именно это мы хотим услышать. Продолжай, пожалуйста. — Я киваю ей, пытаясь оставаться бесстрастной, непредвзятой, я не хочу испортить съемку.
Она снова ухмыляется и ерзает на сиденье. Затем продолжает:
— Потом мы все проголодались и пошли назад, по главной улице. Люди швыряли всякое — автоматы для продажи газет, кирпичи, бутылки со смесью. Блокировали улицы большими контейнерами. Ну вот, Эш присоединился к ним, а потом, когда мы увидели, что к нам бежит полиция, Эш, я и его друг бегом вернулись на автобусную станцию. Там тихо, никакой полиции, а потом тот автобус остановился прямо посреди дороги, в нем свет горел, и какие-то люди были внутри. Мы хотели ненадолго спрятаться, так что попробовали тоже сесть в автобус, но водитель не открыл нам двери. У него типа истерика началась, он вопил и размахивал своими лапами. А потом кто-то открыл заднюю дверь, и люди из автобуса начали выходить с другой стороны, потому что боялись, мы типа нападем на них или что. Водитель обосрался, потому что, когда дверь открылась, храбрости у него поубавилось. Он тоже от нас сбежал, и автобус теперь был только наш.
Она откидывается на стуле, довольная, и снова смотрит на оконное стекло.
— Было круто. Мы пошли наверх, устроились там на задних сиденьях, курицу съели. Выпили. Вот там они все наши лица и срисовали. — Это она говорит уже задумчиво. — Ну, короче, я разлила немного «Джек Дэниэлса» на задних сиденьях и подожгла одной из бесплатных газет, типа пошутить хотела. Эш засмеялся, он не думал, что я это сделаю, а потом вся задница автобуса начала гореть. Ну, и мы все смеялись и бросали туда еще бумажки, потому что все равно же уже горело. А горело оно очень жарко и воняло, так что мы вышли наружу, чтоб смотреть. Эш всем рассказывал, что это я устроила. И вот уже все два этажа автобуса загорелись. Люди шли мимо, давали мне пятюни, кулаками стукались, потому что выглядело просто зашибись. Ну, и мы сделали классные фотки моим телефоном. И не смотри на меня так, — рычит она. — Я не умственно отсталая. Я не собиралась нигде их постить или типа того.
— Холли, как тебя задержали? — Мой тон совершенно нейтрален.
Она снова отводит от меня взгляд. Вызов не принят.
— Ну, я попалась кому-то другому на телефонное видео: типа автобус горит, а мы на это смотрим. И Эш там говорит, что это я сделала. А на следующее утро на первой странице местной газетки была фотка: я смотрю, как автобус горит. Ее потом использовали в суде. И видео с нами на фоне автобуса тоже.
Я видела тот ролик с горящим автобусом. Глаза у Холли сияли, как у ребенка при виде фейерверка, — радостные, живые. Ее друг Эш — грозная гора мускулов в спортивном костюме — стоял рядом с ней, ее защитник. Очень не по себе становится, когда смотришь на их радость, возбуждение, гордость. Даже жутко, с учетом нынешнего ее поведения, знать, что именно у нее вызывает улыбку.
— Ты рада, что скоро отправишься домой, Холли? — Я не надеюсь услышать честный ответ, но не спросить не могу.
Она снова быстро косится на Амала. Пауза.
— Ага, это будет здорово. Я скучаю по моей команде. И снова хочу надеть нормальные шмотки. — Она поводит плечами в своем слишком свободном свитере. — Поесть нормальной еды. Тут все такое отвратное, они почти что морят меня голодом.
— Как думаешь, ты когда-нибудь повторишь те же действия, когда окажешься на свободе, Холли? — спрашиваю я. Теперь с надеждой на ответ.
Она наконец улыбается. Выпрямляется на стуле.
— Определенно нет. Я больше не буду ничего такого делать.
Холли снова ухмыляется. И даже не пытается правдоподобно солгать. Совершенно очевидно, что она опять возьмется за прежнее. И тогда мне становится не по себе уже от этого разговора. Впервые за все время я задумываюсь, нет ли у Холли проблем с психикой. Мне очень хочется закончить это интервью.
— А какие у тебя планы на будущее?
Внезапно ее поведение меняется: ее лицо, поза, повадки. Она вдруг кажется меньше, уязвимее, чем раньше. И голос у нее вдруг становится обычным голосом двадцатитрехлетней женщины. Вежливым, открытым, дружелюбным. Перемена почти пугает. Я не сомневаюсь в том, что именно это лицо увидит комиссия по условно-досрочному освобождению.