Опасное хобби
Шрифт:
— Наконец и я выпить могу… — бурчал Грязнов, рассматривая груду бутылок, выставленных на невысоком серванте. — Ты чего будешь? — спросил у Турецкого.
— А мне теперь все равно. Утром пил коньяк у Мыльникова, вечером — водяру из «аршина». Наверное, хорошо бы закончить каким-нибудь клопомором типа «Солнцедара», помнишь такое сильнодействующее средство?
— А то! — радостно вскинулся Грязнов. — Помню…
— Постой, постой, — перебила его Нина, — это где ж вы успели тяпнуть? Грязнов! Ты же за рулем!
— А кто тебе сказал, что я тяпал?
— Но ведь вы же вдвоем были?.. И чтоб один без другого… что-то не припомню такого. Сознавайся!
— Стоп! — разведя руки в стороны, остановил их Саша. — Брэк, как говорят на ринге. Нина, я действительно, по твоему меткому выражению, тяпнул полстакана. С простым рабочим человеком и во спасение собственной души. Подробности от Грязнова. Он знает. А то я хвастаться начну. Так вот, я тяпал, а он смотрел на нас с рабочим классом — во дворе, на газетке, на багажнике машины, под сырое яичко, и я лично видел, как одна слеза, догоняя другую, медленно катилась по впалым щекам его. Но он не нарушил данного тебе и ГАИ слова — не пить за рулем. Давайте кончать трепаться и начинать есть. Это ж мука — смотреть и облизываться!..
Бахнула в потолок пробка, зажурчали наливаемые в рюмки, бокалы и фужеры водка, шампанское и минералка, застучали ножи и вилки, вскрывая розовую сочную мякоть, спрятавшуюся под ворохом разнообразной и пряно пахнущей зелени… Господи, что еще человеку надо! И над всем этим пиршеством, над которым парили многозначительные выражения вроде «Мда!», «Ох!», «Ну-у-у!..» и самое сильное — «Твое здоровье!» — над всем царила РОЗА — не красная, и даже не багровая, а вправду почти черная — в серебряном хрустале.
Карина смотрела на нее, на Сашу, и ее влюбленный взгляд говорил без всяких слов: какое чудо! Где ты ее нашел? Как я счастлива!..
Наконец прошла первая стадия, когда каждый слушал только себя и видел лишь то, что находилось перед его носом. Наступило умиротворение. Требовалось общение.
Не будучи особенно голодным, все же двойной обед напоминал о себе, Саша почувствовал легкую усталость и удивился: с чего бы это? Но потом вспомнил, что снова, как недавно, не спал тридцать шесть часов и за это время… Он стал прикидывать.
— О чем задумался, детина? — щедро намазывая бутерброд красной икрой, спросил Грязнов, — Нинка, лови момент, когда я еще на такую икру заработаю!..
— Я-то? — опомнился Саша. — Да вот считаю, где успел побывать хотя бы за сегодняшний день…
— Гордишься?
— Нет, просто удивляюсь… Вот смотрите, ребята. Ну, начнем с полуночи. Вёл Бая. Доставил его в Переделкино. Потом взял его в Шереметьеве. Потом доставил в МУР. Поехал к Мыльникову. Вернулся. Полетел к вам в Староконюшенный. Оттуда в министерство, к Кисоте. Обратно в МУР. Потом домой — собраться. И сюда. Ничего не забыл?
— Я не совсем поняла про этого Бая, — тронула его за локоть Карина. — Что значит — вёл, взял?
— Он удрать хотел. За границу. А мы его перехватили. И взяли подписку о невыезде… Да, самое-то главное — это чтоб у тебя, девушка, страхи пропали. Так называемый Андрюша, который к тебе за картинами приезжал, убит сегодня ночью. Но про это тебе пусть Грязнов рассказывает. У него лучше получается.
— Ну конечно, — тут же согласился Грязнов. — Не спать ночами, совершая чудеса храбрости, догоняя закоренелых преступников и надевая на них наручники, это будет он. А повествовать о его подвигах должен приятель, даже не состоящий в Союзе писателей. Совесть надо иметь, Турецкий! Если хочешь, чтоб тебя пожалели, так и скажи, и нечего ломаться, как невинная девочка. А между прочим, если бы его черт не занес ночью в Шереметьево, этот тип мог бы уже и не сидеть тут с нами… Ты чего, Карина?
Все разом обернулись к ней и заметили, как она вмиг побледнела.
— Ой! — замахала она руками. — Да не смотрите вы на меня… Мне чего-то страшно стало… Не знаю почему. Предчувствие. И вчера с вечера сердце болело…
— Ну вот, одно, значит, к одному, — рассудительно заметил Слава. И, стараясь оттенить смешную сторону, рассказал, как недавно они с Турецким ездили к нему на Фрунзенскую, что там обнаружили и почему, собственно, состоялся Сашкин выход в народ.
Но как ни старался он рассмешить, над столом повисло тягостное молчание.
— Ну что вы, в самом деле! — возмутился было Турецкий. — Что за событие такое? Можно подумать, что-то экстраординарное. Жизнь как жизнь. Всегда так было: мы охотимся и, соответственно, за нами тоже охота ведется. А то вы не знаете! Наливай, Славка, давай, пока живы и можем, пить за здоровье таких красивых женщин!
— Надо говорить: этих, а не таких, — возразила Нина. — Таких может быть навалом, хотя сильно сомневаюсь. А вот уж, кроме этих, фиг найдете.
— Поправка принимается, — согласился Турецкий и почувствовал, что веки его потяжелели. Захотелось тишины и чтоб ноги вытянуть.
Чуткая Карина вмиг заметила это его состояние и, встав из-за стола, спросила, кто чего хочет — чаю, кофе, мороженого, соку?
Грязнов сказал, что он бы, конечно, выпил еще водки, если кто-нибудь составит компанию, а Саше посоветовал пойти и прилечь, с разрешения, разумеется, хозяйки. Нина не поддержала Славку, сказав, что, если он хочет надраться, это его личное и персональное дело, но ее попросила не втягивать в свои игры. Ворчливая стала, ишь ты, сказал ей Турецкий, уже предвкушая сладкий сон.
Карина привела его в свою спальню, откинула гектар покрывала и сказала, что он может выбирать себе любое количество любых подушек, которых было тут немало. Турецкий взял ее под лопатки, слегка приподнял, прижал к себе и поцеловал в запрокинутые губы. Поставил на пол, глядя с улыбкой. Но она шепнула: спи, многообещающе повертев перед его носом ладошками и крутанув попкой, обтянутой шортами. И убежала. А через минуту он крепко спал…
Проснулся Турецкий, как ему показалось, от шума машин. Но было довольно тихо. Дом располагался на Тверской-Ямской, и с Тверской, конечно, что-то все-таки доносилось. Но даже слабее, чем у него на Фрунзенской. Что же разбудило? Издалека доносились негромкие голоса, сдержанный смех. Басил Грязнов, серебром разливался смех Нины. Карину слышно не было. Оглядевшись вокруг, он неожиданно, даже вздрогнув, обнаружил ее рядом. Ну не совсем рядом, но на этой же кровати. Она лежала чуть в стороне и глядела на него большими черными блестящими глазами, не мигая. Словно кошка, приготовившаяся к прыжку.