Опасное хобби
Шрифт:
В случае необходимости Романова по линии МУРа подключит свои силы.
Турецкий же, как руководитель оперативно-следственной бригады, в которую включаются оперативники МУРа, занимается своим прямым делом — поиском убийцы. Все предельно ясно. Кроме одного.
Если, по первой версии, старика убил его зять, то как получается, что вышел он из дома десять минут второго, а часы в доме упали и, разбившись, остановились только двадцать две минуты спустя? Может быть, убийц было двое? Один ушел, а второй остался? Значит, отсюда задача номер один: обыскать все имеющиеся в доме шкафы и кладовки на предмет нахождения следов.
Следующий шаг — Бай. Затем — Министерство культуры. Александр Борисович посмотрел на своих давних друзей и коллег долгим и безнадежным взглядом, всем своим видом показывая, что большой радости от этого нового следственного дела он не испытывает, и сказал с глубочайшим вздохом, который мог бы расстроить даже самого Господа Бога:
— Ну что там у вас имеется? Все отдавайте, я поеду сейчас к себе, и не трожьте меня до завтрашнего утра…
— Я, между прочим, не исключаю, что в квартире Константиниди сегодня может раздаться еще не один телефонный звонок. Правильно ли мы делаем, — обратился Грязнов к своим товарищам, — что просто опечатываем квартиру?
— Согласен, — кивнул Турецкий. — Шурочка, там же и твои ребята, я бы вообще засаду оставил, да еще все необходимые фиксаторы на телефон поставил. Слава прав, на всякий случай. Как я понимаю, пока квартиру Богданова мы вскрывать не можем: достаточных оснований нет. Даже для предъявления обвинения Богданову улик недостаточно. А начать нам нужно будет с самого Георгия Георгиевича Константиниди. Вот этим я сейчас, братцы мои, и займусь.
Романова хоть и бравая начальница, но, помня, что она все-таки женщина и ничто женское не должно быть ей чуждо, чтобы как-то подсластить пилюлю, полученную с ее легкой руки Турецким, напоследок поинтересовалась здоровьем его жены и дочери, которые, по обычаю, лето проводили на Рижском взморье, у одной из Иркиных теток. Понимая вежливость вопроса, Турецкий столь же мягко ответил, что все здоровы, чего и прочим желают. На том обмен любезностями и закончился. Можно было разъезжаться по своим точкам.
Прощаясь, Грязнов вдруг сказал Турецкому:
— Есть у меня одна мыслишка по поводу этого Бая, но ты пока не забивай себе голову. Выход на него имеется, по-моему, вполне достойный. Ладно, потом. Кланяться велела Нинка.
— И ей от меня… сам понимаешь. Как у вас с ней, порядок?
— Что ты! В ежовых рукавицах держит. Никогда за собой такого послушания не наблюдал.
— Молодец, значит. Ну, звони, против твоего звонка я ничего не имею.
…Пока Турецкий добирался до дома, успел выстроить в голове несколько цепочек из известных на данный момент фактов, но ни к каким утешительным выводам пока не пришел. Так и должно было быть — с возрастом начинаешь во всем сомневаться. А стукнуло уже тридцать семь, пушкинский возраст… Это раньше, когда почти тринадцать лет назад пришел стажером следователя в Мосгорпрокуратуру, под крылышко Кости Меркулова, можно было, имея лишь самый мизер фактов, выдвигать версию за версией — одну краше и изящней другой. Теперь другое дело. Всего хватает, кажется, а версий — нетути… Какая жалость, что я уже немолод, чуть было не запел в голос Саша. А сегодня — пятница. И дома, естественно, жрать нечего, потому что уже забыл, как утром дал себе задание «не забыть» заехать в кулинарию на Комсомольском и купить еды сразу на два дня. Чтобы лежать на диване и читать. И отвлекаться лишь на завтрак, обед и ужин. Но задание себе было дано еще задолго до «радостного» звонка Шурочки и до печально-задумчивого Костиного взгляда, прощавшегося со своей идеей совместной поездки с Турецким на дачу, куда он обещал вытащить «крестника» дочки Лидочки. Давно обещал, но в последний раз — твердо. О чем с сожалением и объявил Сане после того, как дал указание немедленно возбудить дело и принять к производству материалы по расследованию убийства коллекционера.
Задумавшись, Турецкий, разумеется, свернул не там и выскочил на набережную, не доезжая до кулинарии. И раз уж такое случилось, он решил поставить машину возле дома и пешком, чтоб заодно мозги проветрить, прошвырнуться в ближайший «красный» магазин и взять чего-нибудь легкого на ужин. Суббота и воскресенье, судя по всему, из отдыха выпадают.
Пока шел, пока стоял в коротких очередях, главным образом в кассы, материализовалась лишь одна малюсенькая находка, которая могла бы стать и доказательством вины Вадима Богданова, но и точно таким же доказательством его невиновности. Стрелки часов. Он же мог, уходя, просто крутануть их пальцем на двадцать минут вперед и тем самым создать себе видимость алиби. Но чтобы крутануть, надо подойти — не по воздуху же он летал в квартире. Значит, должны быть следы, микрочастицы — на его ботинках, на битом стекле, на ворсе ковра, обязательно должны остаться. А для этого, как минимум, нужна его обувь, нужен осмотр квартиры Богданова и, в первую очередь, вызванные на допрос либо он, либо его жена. Никуда от этого не уйдешь. Кольцо замкнулось…
Турецкий набрал себе необходимый минимум, который обошелся ему в абсолютный максимум — приходилось экономить, поскольку семья в Прибалтике если и понимала слово «экономия», то как-то по-европейски. «Чтоб ребенок не мог иметь?!» — всплескивала костлявыми ладонями Иркина тетка, а он должен был чувствовать себя скупым рыцарем, который сидит у себя в Москве на мешках с купюрами и нарочно морит голодом несчастную семью. Черт бы побрал всех этих бывших советских, которые в одночасье усвоили не только совершенно противоположную идеологию, но и европейский, с их точки зрения, стиль поведения… Саша в сто первый раз дал себе слово больше к Иркиным родственницам — ни ногой. Они считают, видимо, что старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России и ближайший друг заместителя генерального прокурора должен быть сказочно богат — ведь одних взяток, чтоб кого-то упечь, а кого-то спасти от каторги, можно набрать столько, что простому смертному и не приснится! Что? Не берет? Ну это вы расскажите кому-нибудь другому!
Готовя уже дома традиционное холостяцкое блюдо — омлет с тертым сыром, Турецкий вспомнил о своем разговоре с Меркуловым. Когда ж это было-то? Да всего полтора часа назад.,
Шурочка Романова однажды уже имела дело с Константиниди. Тогда успели чуть ли не в последнюю минуту предотвратить ограбление его коллекции. Она знала о старике кое-что любопытное, о чем и рассказала во время их «сидения» в ее кабинете. Дед-то, оказывается, в свое время в НКВД трудился на благо Родины. Там и следует его концы искать. Хоть и давно все это было, но просто так никто, конечно, его досье не отдаст в прокуратуру. Вероятно, дела были связаны с послевоенными репарациями в Германии, а там, известно, до сих пор тайна на тайне. Пришлось повздыхать перед Костей.
Меркулов тоже понимал, в какую клоаку лезет, но другого-то выхода все равно не оставалось. Печка нужна для исполнении танца. Словом, поприкидывал Костя так и эдак и отправился лично к генеральному. Авось поймет и походатайствует. Вернулся не без надежды. Генеральный обещал сделать соответствующий запрос, предварительно переговорив с председателями Службы внешней разведки и Федеральной службы контрразведки. Чтоб, не дай Бог, никто не был обойден вниманием. Тонкое дело нынешняя политика. Генеральный — это он для Меркулова, Турецкого и прочей прокурорской братии что-то собой представляет. А для того же, к слову, какого-нибудь думского депутата — тряпка, чтоб ноги вытирать. Черт знает что такое! Ну, в общем, как понял Саша, в понедельник-вторник дело может сдвинуться. И на том спасибо. Так следствие и пойдет — ни шатко ни валко. Правда, найдутся радетели, бомбить запросами начнут, но мы ж тоже теперь умные: вы — запрос, мы — ответ, вы — опять, мы — снова. Вы нас прессой по кумполу. А нам плевать, а мы вразвалочку… Это раньше за пренебрежение в течение двух недель могли и голову снять, а теперь плюрализм и демократия: ждитя… вам ответють… может быть.
От вкусного омлета Турецкого оторвал продолжительный телефонный звонок. Ну зачем? Просил ведь оставить в покое!
Снял трубку и услышал голос Грязнова:
— Ты, кажется, был не против моего звонка? Привет еще раз. Мне вдруг показалось, Саня, что сидишь ты в одиночестве, глотаешь осточертевший тебе омлет и на все корки кроешь службу. Не так?
— В десятку, старик…
— Поэтому есть предложение, только не говори сразу нет. Подумай.
— Если ехать к тебе — не согласен.
— Ехать не надо. Триста шагов пешком.
— Это что за адрес такой непонятный?
— Объясняю. После нашего разговора с матерью-начальницей осталось у меня, честно скажу, какое-то большое внутреннее неудовольствие. Будто, как в старые добрые времена, когда мог без зазрения совести лепить направо и налево любые глупости, отделываясь выговорешками. Понимаешь меня? А сейчас-то кто ж мне скажет, кроме меня самого? В общем, направил я на Комсомольский к Богданову Вову своего Акимова. Он с колесами, как устроиться, учить не надо Ну сделал и сделал. Сижу, а все равно нехорошо. Интуитивно, понимаешь, неудобство ощущаю. Вот прямо с кем хочешь об заклад готов биться, что навестят нынче квартиру А ну как не один, а несколько? Вова что, справится? Справится, конечно, но какой кровью? Вот потому и решил позвонить тебе. Я сейчас туда выезжаю. Если есть желание, подойди через часок к «Радиотоварам», я тебя там встречу На всякий случай, чтоб от меня не зависеть, «макарова» прихвати, мало ли… Но это Саня, если у тебя и вправду появится желание кое о чем поболтать. Кстати Нинка тут таких котлет нажарила! Приказывает» тебе лично пяток прихватить, а то ты на своих омлетах цирроз печени схлопочешь. Ну так как, взять котлеты?